Я бы, пожалуй, так и сделала, но проблема в том, что уезжать нам пока некуда. В доме, где произошла перестрелка, еще не все убрали, а я не хочу везти детей туда, где им каждый уголок будет напоминать о том страшном дне, когда им пришлось прятаться в подвале.
С другой стороны кажется, что я вру сама себе, ведь дети даже не вспоминают о случившемся. Правда, как узнали, что этот дом принадлежит Динару, напрочь отказались уезжать и вовсе перестали спрашивать, когда же мы вернемся. Им все нипочем, лишь бы папа был здоров и рядом.
Как только Динар появляется в поле видимости, подходя ближе к беседке и беря мальчиков за руки, делаю вид, что увлечена чем-то на планшете. Тем более что я действительно увлечена — работой. По крайней мере, пока Динар не пришел, я думала над тем, что могла бы сделать для развития отцовской компании. Никогда прежде она меня не интересовала, потому что я была уверена, что отец не подпустит меня к своему детищу и отдаст его кому угодно, но не мне.
Реальность же оказалась совсем не такой, какой я себе ее представляла. Я теперь напрямую в бизнесе отца, переживаю, думаю, отвечаю за него. Малейшая ошибка — и все рухнет, а у меня растут два сына, которым уж точно бы не помешала компания дедушки в качестве наследства.
— Ну, что, хулиганы, слушали маму?
Как-то у Динара так легко получается ладить с сыновьями, что я непроизвольно завидую. Он не был особо хорошим отцом, но все же сумел удержать их любовь. Что бы он ни сказал и ни сделал, они непременно тянутся к нему и едва ли в рот не заглядывают, стоит ему лишь заговорить.
— Слушали-слушали, — отвечают как-то слишком легко, а ведь я совсем не учила их врать. Только говорить правду, даже если она может не понравиться другому. Удивительно, но оба решили придерживаться одной тактики, словно невербально договорившись. Впрочем… о чем это я? Да они наверняка так и сделали, чтобы не дать мне и шанса опровергнуть их слова. Хоть я и понимаю, что это, наверное, не очень хорошо, все равно улыбаюсь и хвалю их.
— А папу слушать будете? — спрашивает Динар, протянув руки к детям, но тут же, словно вспомнив, что на руки их брать нельзя из-за травмы, переводит руки на головы мальчиком, трепя их по волосам.
Ему тяжело. Сильному мужчине, который раньше мог двоих детей поднять на руки, не так-то просто сейчас смириться с тем, что он больше не может этого сделать. И дети тоже разочарованы. Я вижу их недовольные моськи и хмурюсь. Только же говорила, что Динару нельзя будет какое-то время брать их на руки. Они все уши мне прожужжали о том, что когда вернется папа, будет как и прежде катать их на себе и мне пришлось сказать, что как прежде уже не получится. Ни покатать их на руках, ни жить, как полноценная семья. Ни-че-го из этого нам больше недоступно.
Сглотнув, забираю отодвинутый в сторону планшет и поднимаюсь. Надо подумать, куда ехать. Снимать временное жилье я не хочу по той причине, что Наде трудно привыкать к новому жилью, хоть и здесь, к моему удивлению, она даже не закатила истерику, но тогда я списала это на стресс, а теперь приходится задуматься. Может быть, это и не стресс вовсе, а она немного выросла и перестала бояться всего нового? Вон, даже многочисленные дядьки в охране никак на нее не действуют, а ведь раньше она закатывала истерику, едва к ней кто-то приближался или даже пытался подмигнуть и пошутить.
— Ну-ка, бегите в дом, посмотрите, что я вам там привез, — командует Динар, и дети мигом убегают.
Секунда — и нет их.
А между нами тем временем повисает неловкая пауза. Я не знаю, что сказать, поэтому молчу, а Динар просто за мной наблюдает. И за планшетом в моих руках тоже.
— Я знаю, что не заслуживаю просить прощения и, уж тем более, ждать его, — неожиданно говорит он. — Но может быть, попробуем сначала? Я так жалею. Блядь, жалею обо всем, что сделал и сказал. О тех словах в больнице, об измене, да и потом… черт, Ясмин, я вел себя, как последний придурок. И я этого не понимал.
— И давно ты это понял? — спрашиваю, сглатывая колючий ком в горле.
— После того, как очнулся и все вспомнил. Я такой придурок, Яська. Я не знаю, почему вообще изменил. Мне тогда казалось это правильным, наверное. Все вокруг так делают из успешных друзей, а я разве хуже?
— Мне уже неинтересно, Динар, — произношу с дрожью в голосе.
Мне правда уже неважно, почему он тогда переспал с Кариной и почему после всего не стал просить у меня прощения, а наоборот — начал с нападения. Мне важно было услышать все это тогда. Это сожаление в его голосе, тяжесть признания. Сейчас это хоть и отзывается в сердце, но совсем не оказывает того действия, на которое я ждала. Или же… или же я давно простила, но еще этого не поняла?
По крайней мере, меня больше так сильно не торкает тот факт, что Динар мне изменил. Как и то его отношение ко мне все это время. Я словно… переболела.
— Я хотел бы все исправить и подумал, вы могли бы… остаться здесь. Хотя бы на месяц. Если у меня не получится, я отпущу тебя, Ясмин. Клянусь, я больше не буду лезть к тебе со своими чувствами, но просто дай мне последний шанс.
Эпилог
— Мама! — кричит Надя и настойчиво бежит ко мне.
За ней наперегонки ребята, но как только мальчики видят меня, замедляются, а затем и вовсе опускают глаза в пол от стыда. Так-то. Сколько раз я говорила, что девочек обижать нельзя, а они сразу вдвоем, с недовольными лицами. И хоть я знаю, что дочка тоже не подарок, все равно прошу их быть терпимее. Им еще заводить семьи, так что не помешает научиться не вспыхивать, подобно спичкам.
— Снова вы не можете помириться, — строго говорю.
Больше для Нади, ведь она часто является зачинщицей конфликта. Она озорно улыбается и прячется за мной. В этом году ей идти в школу, а мальчикам уже по одиннадцать. Они взрослые и им часто неинтересно играть с ней, но разве Надю это когда-нибудь останавливало?
— Забери ее, мам, — просит Давид.
— Да, ма… у нас свои дела, она мешается.
Как только они собираются уходить, Надя тут же идет за ними, выныривая из-за моей спины. Они тормозят, оборачиваються.
— Ну, мама! — синхронно и с возмущением.
— Что же вы никак не подружитесь, — задаю риторический вопрос и все-таки откладываю обрезку роз.
Отвожу детей в беседку, наливаю лимонад и начинаю долго-долго говорить, как нужно себя вести. Надя практически не слушает, мальчикам тоже становится скучно буквально на середине.
— Ма, мы все поняли, можно идти?
— Нет.
Сидят дальше с недовольными лицами.
— Эй, сопля мелкая, пойдешь с нами? — говорит Давид сестре.
— Я не сопля.
— Не можешь подыграть, что ли! — возмущается Матвей.
Они неисправимы. Что бы я не пыталась сделать — они практически никогда меня не слушают. Я стараюсь хоть как-то их растормошить, заставить нормально общаться друг с другом, но получается это плохо. Они — мальчики, а Надя девочка. И ей очень хочется внимания со стороны братьев, чтобы они с ней играли, а им… им это все просто неинтересно.
— Может, хоть ты им скажешь? — резко поворачиваюсь к Динару.
То, что он пришел, я поняла по вдруг вспыхнувшим радостью лицам детей. Вот кого они слушают, так это его. Сутками напролет с открытым ртом готовы внимать всему, что скажет папа. И все потому что папа какое-то время был для них недоступным. Я очень долго не прощала Динара, очень долго мы жили отдельно, видясь изредка. Пытались построить новую жизнь. Я пыталась, потому что ему никакая другая жизнь, кроме той, которую он просрал, была не нужна.
Я же… я хотела попробовать пожить без него, построить другие отношения и доказать себе, что я могу. Хоть и в конечном итоге ничего у меня не получилось. В самый ответственный момент я сбежала и вернулась к Динару. Нам пришлось притираться заново друг к другу. Мы ссорились, я даже собирала вещи, чтобы снова уйти, но в результате я все равно здесь, рядом с ним. Словно все дороги всегда вели только к нему.