Толкаю его к стене, дверь за собой закрываю. Шейка как у курёнка, одним движением свернуть можно. Тощий мешок с костями.
— Опять сорвался, ушлёпок? — от злости колотит. Как вспомню слёзы Агатины, убивать хочется.
— Ты не прихуел? — Джон смотрит спокойно. Зрачки нормальные, а что бухал вчера — так кто не без греха? Нехотя отпускаю. Он ведёт шеей, огибает меня, идёт на кухню. Зачем-то иду за ним. Кухня заставлена бутылками. Пустыми и полными. Поискав среди них, Джон берёт закрытую — пива. Пьёт с наслаждением. Морщусь и отворачиваюсь. Насмотрелся в своё время на последствия его загулов. Тут была обычная пьянка. Агата на такие уже сто лет внимания не обращает.
— С Агатой давно разговаривал?
— А? — ощущение, что Джон успел забыть, что я тут. — С систер? Где-то неделю назад, может, больше, а что?
— Ничего, — отвечаю, а мозг лихорадочно думает. Что тогда не так? Узнать у тёщи? Может, заболела? И что, просто заявиться к ней и в лоб спросить, как здоровье? Нет, тёща меня любит, отношения у нас шикарные, всем бы такие, но кажется, это уже перебор.
— Нет, я конечно ценю твою заботу обо мне, — язвит Джон и громко отрыгивает. — Но не пошёл бы ты нахуй.
Сам рад свалить скорее. Спускаясь, набираю тёщу.
— Моё почтение, Рита Васильна, — говорю бодро, когда она отвечает. — Давно вас не слышал, решил позвонить. Как дела, как здоровье?
Не то, чтобы такие звонки у нас норма, но иногда звоню, конечно. На день рождения или восьмое марта. Сейчас ни то, ни другое, этого достаточно, чтобы в тёще включилась ищейка.
— Что случилось? — спрашивает генеральским тоном. Так и вижу перед глазами. Руки в бока упёрла. Как её тесть вообще выдержал столько лет?! Судя по ответу, ничего с ней не случилось. Иначе поняла бы, зачем позвонил. Импровизирую на ходу:
— Хотел Агате сюрприз сделать: пригласить вас с ней на ужин в ресторан. Как вам идея?
— Всем бы таких мужей, как ты, Марик. Отличная идея, говори, когда, я папе скажу.
Ну вот, напросился на семейную встречу. Хуй с ним, правда давно не собирались. Но до него надо узнать, что, всё-таки, так расстроило мою Агату.
Глава 7
Агата
Ещё немного, и я либо сдуюсь, либо лопну, как воздушный шар, до предела накаченный гелием. Эмоций слишком много, и среди них — я, как лодка посреди шторма. Лечь бы и лежать, не двигаясь. Врасти в кровать. Не есть, не пить, не дышать. Но как я могу позволить такую роскошь? Нельзя расслабляться перед дочкой, нельзя позволять голосу дрожать, когда разговариваю с мамой. Смотрю на спящего Марата и представляю, как душу подушкой. А потом что? Сяду в тюрьму, Каринку мама воспитает… Боже, я на самом деле об этом думаю?!
Отшатываюсь от Марата, встаю. Кутаюсь в халат, иду на кухню, включаю чайник. За окном ночная Москва. Сколько она скрывает драм, подобных моей? Кому-то же гораздо хуже, чем мне. И что? Я не имею права думать о себе? Должна сделать вид, что ничего не знаю, и сохранить семью? Марат замечательный отец и мужем до последнего был идеальным.
Бессовестный мудак. Передёргивает от него. Но разве можно разлюбить по щелчку пальцев? Забыть годы, что провели вместе, счастье, чувство, что живёшь за каменной стеной. Взять и перечеркнуть всё, что между нами было. Не знаю, что там у него с той, другой, но ведь то, что со мной знаю! Помню! Тут оно, в груди живёт! Ноет, тянет, болит. Чувствую себя Надюхой из любимого фильма. Только у неё муж разок на курорте побывал, а мой там прописался.
Не могу так. Не могу-не могу-не могу. Быть удобной для всех. Молчать. Терпеть.
Смотрю вниз, на дорогу, по которой проносятся редкие машины. Если бы не Каринка, шагнула бы вниз, и стало легче. Как просто уничтожить желание жить, достаточно взять и разбить сердце.
Уснуть больше не получается. Даже лечь рядом не могу, так и хожу всю ночь тенью по квартире. К утру рождается что-то, смутно похожее на цель. Побег из тюрьмы, или побег к себе, настоящей? Прежде всего надо устроиться на работу и начать зарабатывать. Найти квартиру здесь, недалеко от школы, куда записали Каринку. Ещё с родителями объясниться… С мамой говорить.
— Давно проснулась? — на кухню, зевая, входит Марат. Надо же, не заметила даже, что уже утро. У него рейс скоро, а я завтрак не приготовила! С усилием удерживаю себя на месте. Обойдётся. Бутерброд сам может себе сделать, и кнопка на чайнике большая — не промахнётся.
— Давно. — криво улыбаюсь. Делаю глоток остывшего кофе. Наблюдаю за Маратом: ощущение, что он не понимает, что я не собираюсь ничего делать, растёт. Приятно видеть его растерянным. Стоит посреди кухни в одних трусах и озирается по сторонам. Красивый. Ну, не отнять у него это, как бы ни злилась, как бы ни ненавидела, не могу не любоваться. Высоченный, одним своим присутствием забирает воздух. Как же я всегда гордилась, что он — мой!