Он кивает на Нику, с улыбкой запрыгивающую на большого плюшевого медведя, что стоит в углу. Уверена, она если и видела такие игрушки, то где-нибудь в магазине. И конечно вряд ли даже просила ей их купить. И в этом виноват мой муж. Может, он и не знал обо всем с самого начала, но точно знал после сдачи теста и не стал ничего делать. Как он планировал будущую жизнь нашей дочери? С той же женщиной, с которой она прожила все это время? В нищите и плохих условиях?
— Думаю, мы можем оставить Нику здесь и спуститься на кухню, выпить кофе и поговорить.
Я не спешу. Стою наслаждаюсь беззаботностью дочери и все еще не могу поверить, что это реальность. Что эта девочка в комнате — моя дочь. Родная. Ту, которую я так ждала.
Но хуже всего, что если прислушаться к себе, я не ощущаю этого. Не могу уловить тот самый материнский инстинкт. Мне всегда казалось, что он должен быть где-то на поверхности, но сейчас его будто бы нет. И я снова ищу виновного. Того, кто разбил мне сердце не только изменой, но и своим враньем.
— Настя, ника никуда не денется, она в безопасности здесь.
— Я знаю, но… мне трудно выпустить ее из виду, оставить без присмотра.
— Хорошо, — кивает Давид. — Спускайся, как будешь готова.
Он уходит, а я остаюсь под дверью на некоторое время. Наблюдаю за дочкой. Она же настолько увлечена, что даже не замечает меня, не видит ничего вокруг. Детскую буквально за пять минут превращает в настоящий хаос из вытащенных игрушек.
— Ника, — присаживаюсь рядом с ней. — Я спущусь вниз, на кухню. Может, ты чего-то хочешь? Попить или поесть?
— Яблоко, — поднимает голову и смотрит на меня своими огромными глазками. — И шоколад, и торт…
Она замолкает, резко задумавшись.
— Это много, да?
Она сникает, а у меня сердце кровью обливается от ее слов. Разве это много? Для одного раза, возможно, но уж точно не для обычных детских хотелось.
— Я принесу тебе небольшой кусочек торта, ломтик шоколада и половину яблока. Тогда можно будет съесть все. Идет?
У нее загорается взгляд, она быстро-быстро кивает и снова увлекается какой-то интерактивной игрушкой, а я на трясущихся ногах поднимаюсь и иду к двери. По пути заказываю через приложение ягодный чизкейк, плитку шоколада и яблоки. Все это в разных местах, но уверена, что курьеры приедут быстро. Дом Давида хоть и находится на достаточно удаленном от центра города расстоянии, но я делала заказ в ближайших магазинах, так что в приложении обещают доставить все в течение пятнадцати минут.
— Я не знаю, какой кофе ты любишь, поэтому сделал тебе капучино. Обычно женщины пьют с молоком, — говорит Давид, когда я захожу на кухню.
— А ты какой кофе пьешь? — спрашиваю, забирая чашку с капучино со стола.
— Эспрессо без сахара. Бодрит по утрам.
— Уже одиннадцать, — зачем-то замечаю.
Давид улыбается, запускает большую кофемашину и снова поворачивается ко мне лицом.
— Если тебе нужен договор аренды, я готов его составить.
— Нет, не нужно. Мы не пробудем здесь долго. Я найду более подходящее нам жилье и мы съедем?
— Здесь все есть, — резонно замечает Давид. — Кухня, спальни, уже готовая детская, рабочий кабинет, если вам вдруг потребуется. Рядом с детскими есть спальня для прислуги. Вы можете поселить там няню и…
— Давид… этот дом не стоит столько, сколько ты за него запросил, а платить больше не входит в мои планы.
— Я бы вообще не взял денег, ты же знаешь.
— Знаю и это… странно! На каких условиях я буду здесь жить? А, главное, почему ты это делаешь? Твоей вины в случившемся нет.
— Вина моей сестры, разве нет? Только предстоит узнать, как она все провернула, но и без этого понятно, кто виноват. Предоставить этот дом — малейшее, что я могу сделать.
Я собираюсь возразить и продолжать возражать еще, но нас прерывают звонком в дверь.
— Это курьер, наверное, — говорю, но уже у двери понимаю, что вряд ли. Прошло не более пяти минут.
— Вот, — говорит Давид, останавливаясь позади растерянной меня. У нас дома все немного по-другому работает. — Здесь есть камера. Это чтобы не открывать ворота, не зная, кто пожаловал.
Давид нажимает на кнопку и через секунду на экране возникает изображение той самой женщины, которая привела в мой дом Нику.
— Твою ж мать… что она здесь забыла?
Я ежусь от его тона и смотрю на экран. Кажется, она в тех же лохмотьях, что была и в прошлый раз. Сложно поверить, что эта женщина — его мать. Почему она так живет? И почему Давид никак не пытается улучшить ее жизнь, имея такие возможности?