Глава 31
— А ничо так ты здесь устроился, — говорит женщина, как только проходит в дом. — По-багатому, — обнажает ряд далеко не белых зубов.
Стараюсь не думать, что с этой женщиной моя дочь провела шесть лет своей жизни. Много. Слишком много. Половину детства, которое должно было пройти в любящей семье, с родителями, а не где-то впроголодь в конуре.
Я сглатываю и сжимаю руки в кулаки. Очень сложно не наброситься на нее с обвинениями. Вот так с порога налететь и обвинить в том, что она породила исчадие ада. Женщину, которая украла у меня дочь. Лучше бы увела мужа, честное слово. Это если выбирать, кем пожертвовать. Дочь мой материнский инстинкт не даст в обиду.
— И матери ни разу не помог, — посмеивается. — Че зря тебя кормила, что ли столько лет?
Давид молча наблюдает за тем, как женщина ходит по гостиной, осматривается. Единственная его реакция — сжатая в кулак рука. И то появляется эта реакция, когда его мать присаживается на мягкий диван и блаженно закрыв глаза, произносит:
— Может, не уходить никуда? Здесь останусь, у сына.
Я молчаливо жду какой-то реакции от Давида. Злости, ярости, брошенных слов обиды. Чего угодно, ведь видно же, что у них с матерью натянутые отношения, хотя правильнее наверное сказать, что они вообще отсутствуют.
— И что же ты… мать даже не поприветствуешь? — закидывает ногу на ногу.
— Я жду, когда ты скажешь, зачем явилась, — отвечает равнодушно, спокойно усаживаясь в кресло напротив.
Я все это время стою в стороне. Но почему-то именно на мне женщина фокусирует все свое внимание.
— А ты что же здесь делаешь? — хмыкает. — Ребенок этот не твой ведь, а муженька твоего, — заливается ехидным смехом. — Вот ведь правда, что и богатые плачут. И таким чистеньким и красивым, как ты, тоже изменяют мужики, да?
Я ничего ей не отвечаю. Единственное, что мне хочется сделать — наброситься на нее и оттащить за волосы на улицу, выбросить за ворота и никогда не видеть. Она может ни в чем не виновата и знать не знала, что сделала ее дочь, но мне отчего-то не легче. Я даже делаю шаг, но Давид меня останавливает. Вырастает на моем пути высокой скалой и усаживает в соседнее с собой кресло.
Я выдыхаю, хоть и не успокаиваюсь. Думаю о том, что Ника может спуститься в любой момент и увидеть эту женщину снова. Остается надеяться лишь на то, что игрушки окажутся ей более интересными.
— Так чего ты хотела? — спрашивает Давид, очевидно устав ждать, когда же его мать приступит к просьбам или требованиям.
— Помощи. Условия, в которых я живу, ты и сам знаешь, не очень. Может, поможешь? В деньгах ты не стеснен, как я вижу. Впрочем, я это еще по тачке твоей поняла. И ведь ни слова не сказал. Ни мне, ни сестре даже помочь не захотел.
— Вы чужие люди для меня.
— Вот как… — оскаливается. — Чужие… А жопу тебе кто вытирал, когда ты мелким был? Чужие люди?
— Думаю, тех двух миллионов, что я вам перевел десять лет назад, было достаточно за потраченное на меня время.
Мне хочется закрыть уши. Я не собиралась становиться частью семейной ссоры, но невольно слушаю все, что они говорят друг другу. В голосе Давида — холод и сталь, а в тоне его матери — жажда наживы. Я видела таких людей, встречала часто. Дальние родственники, чьих имен я даже не знаю, друзья, с которыми мы в институте едва ли перебросились парой фраз. На моем пути часто появлялись такие люди. Одни хотели подружиться, другие — пожаловаться в надежде, что я им помогу.
Но все они были чужими. Ничего не значащими, неважными. А здесь мать. Родная, выносившая и вырастившая, пусть и не совсем правильно и идеально. Отказывать родному человеку сложно, даже если ты по каким-то причинам ненавидишь его всем сердцем. А я уверена, что именно это Давид испытывает к матери — ненависть.
— Два миллиона, — цокает. — Закончились они давно. Тебе ли не знать, как дорога жизнь. У тебя, небось, часы стоят дороже. А для матери и сестры жаль?
— Не жаль. Давать бабок не за что. Ни тебе, ни уж тем более сестре. Впрочем…
Давид садится ровно. Расставляет ноги, упирается в колени локтями и переплетает пальцы, внимательно глядя на мать.
— Если ты честно ответишь мне на несколько вопросов, я подумаю о переводе денег на твой счет, если он у тебя имеется.
— И что за вопросы? — она облизывается, заерзав на диване, явно воодушевившись.
— Чья Ника дочь?
Женщина непонимающе хлопает ресницами. Смотрит на сына недоуменно, переводит взгляд на меня, видимо, ища подсказки, но так и не найдя ее, произносит:
— Так Людки и этого… ейного мужа, — машет рукой в мою сторону. — Ты ж вроде в курсе уже.