И тут же гоню эту мысль, потому что это означает не только то, что я уже смирилась с разводом. Но и то, что я смирилась с тем, что Назар не так отлично подходит на роль отца, как бы мне хотелось. Ему вообще, кажется, Ника неинтересна. Не была, когда она была якобы дочерью сестры Давида, ни теперь тоже. По крайней мере не представляю, чтобы он вот так, совершенно заинтересованно и искренне с ней резвился, играя в бадминтон.
— Последний шанс, — смеется Давид. — И идем есть мороженное.
Я завороженно наблюдаю за тем, как Ника подпрыгивает и на этот раз действительно отбивает воланчик, но когда приземляется, не может удержать равновесие и заваливается на бок. Я вскрикиваю, привлекая внимание и бросаясь к дочке, но ее, к счастью, ловит Давид. Удерживает от падения на траву и снова превращает даже это в игру, словами:
— Если ты настаиваешь, можем поиграть в прыжки в высоту.
Ника смеется, хотя еще минуту назад я видела в ее глазах испуг. Давид разжимает пальцы на ее худеньких плечиках, ставит ее на ноги и ерошит волосы, хотя она и пытается уворачиваться.
— Настя!
Совершенно неожиданно Ника бросается ко мне и увлекает в игру вместе с ними. Мы перебираем несколько вариантов игр, пробуем все по очереди и в конце концов останавливаемся на городах. Называем по очереди те, что знаем, и я поражаюсь тому, насколько Ника в свои шесть лет образованна. Когда она предложила поиграть в города, я предполагала, что она назовет всего несколько, потому что ну откуда ей при таком воспитании знать больше, но дочка и здесь меня удивила, называя те города, которые, стыдно признаться, я и сама не знала.
— Победитель определен, верно? — хмурится Давид, когда зависает на очередной букве и лукаво смотрит на Нику.
Она победоносно улыбается и в итоге гордо говорит о ничьей, хотя конечно, она выиграла.
— Откуда такие познания в географии? — интересуется Давид, удивленный не меньше меня.
— Я не только географию знаю, — серьезно заявляет Ника. — Но и читать умею, считать, умножать. Мы с бабушкой так развлекались. Сначала она читала мне книжки, потом научила читать самостоятельно, а когда я прочитала все сказки и детские книги, что у нас были, мы стали учить математику. Бабушка говорит, что у меня дар и его нужно развивать!
— Может, мороженного? — разбавляет вдруг повисшую гнетущую тишину, Давид.
Он, видно, шокирован не меньше моего. Мать свою он определенно как-то по-другому представлял, как и он.
— Я бабушк позову, хорошо? — вдруг говорит Ника и убегает, хоть Давид и пытается ее остановить.
— Это плохо, — хмурится он. — Бабушка наверняка ушла.
— Куда?
— Домой. После случившегося я приказал ей убираться.
Мы срываемся с места, как по команде. Спускаемся вниз, находим разочарованную Нику, которая вовсю ищет бабушку, но нигде ее, ожидаемо, не находит. Я бы может и посмотрела на Давида с осуждением, но учитывая всплывшие факты, упорно молчу и думаю, как отвлекать дочь. У нас ведь получалось. Еще пять минут назад она совсем не думала о бабушке, а тут, со слезами на глазах ходит и ищет.
— Никуш… давай мороженое поедим, — пытаюсь ее отвлечь, но она на меня никак не реагирует.
У меня сердце кровью обливается, а потом, поймав Нику в гостиной, я замечаю то, о чем и говорила мне Наталья — синяки. На том месте, где Нику держал Давид, когда она едва не упала.
Глава 39
— Привез, — недовольно проговаривает Давид, проходя мимо меня и минуя островок посреди кухни, за которым я сижу со стаканом кофе.
Ничего не ответив, слежу за ним взглядом и немного хмурюсь. Не понимаю, когда мы стали вести себя так, словно у нас за плечами — десятилетний брак и вот такие молчаливые невысказанные недовольства в порядке вещей. Но с Давидом как-то просто. Ощущение, что мы давно друг друга знаем, хотя время от времени все же проскальзывает неловкость, прямо как сейчас, когда он, сделав себе чашку кофе, садится рядом и случайно задевает ногой мою коленку.
Смутившись, сжимаю колени вместе и хватаю стакан капучино, который выпила только наполовину. По-хорошему, надо бы пойти извиниться перед Натальей, но я отчего-то не могу сдвинуться с места. Сижу, словно прикованная, к этому островку и засматриваюсь на мужские руку и пальцы. Красивая, увитая тугими венами рука и длинные, будто точеные пальцы. Раньше я замечала только лицо Давида. Нахмуренное, улыбчивое, радостное и не очень. С правильными чертами, темными бровями и карими глазами.
Помню, как в первый день определила его к хищникам. К тем многочисленным мужчинам, с которыми приходилось сталкиваться на работе. Хищным, опасным, считающим себя особенными. На таких пришлось насмотреться достаточно. И Давид очень сильно подходил под их описание. Но только до тех пор, пока я не узнала его ближе, пока не почувствовала его внимание и заботу. Как там говорят, красота в глазах смотрящего?