— А Давид? Я, может и плохо знаю своего сына сейчас, но отчего-то уверена, что связей у него достаточно, чтобы помочь нагнуть одного сукиного сына. Что-что, а чувство справедливости у Давида развито отлично, а уж когда дело касается вас…
— А что со мной не так?
Она усмехается, но вместо ответа зовет Нику и передает ей все до единого пакеты.
— Зачем столько? — удивленно смотрю на одежду и игрушки, принесенные Натальей.
— Я задолжала ей за все шесть лет.
Глава 42
Ника с таким интересом рассматривает себя в зеркале, что я в очередной раз поражаюсь тому, какой разной жизнью мы с ней жили. Она — впроголодь, одетая в то, что бабушка нашла, а я… в достатке, без горя. И только потому что муж решился на измену. Наверное, я не до конца понимала, почему моя дочь росла с чужими людьми. Или же гнала от себя эту мысль, но сейчас она ярким прожектором вспыхивает в голове — во всем виноват Назар. Если бы не его измена, мы были бы счастливой полноценной семьей.
А теперь моя дочь радуется вполне обычным вещам, которым в принципе не должен радоваться ни один ребенок на земле. Это ведь просто одежда и игрушки. Не дешевые, потому что отсутствовала Наталья недолго, а в этом районе одежду с рынка не купить, но и не те бренды, которые носят дети моих знакомых. И все равно Ника в полнейшем восторге.
— Никогда не думала, что у меня будет возможность увидеть ее такой, — произносит Наталья, едва сдерживая слезы.
Не знаю почему, но мне неожиданно становится ее жаль. Возможно, она была ужасной матерью, неправильно растила сына, не давала ему должной любви, но ее привязанность к Нике неподдельная.
Она отворачивается, и я делаю то же самое следом. А затем, мы как по команде, поворачиваемся в Нике и прячем грусть. Ника нуждается не в ней.
Не знаю, сколько проходит времени, прежде чем дочка, уставшая и довольная, останавливает свой выбор на пижаме и отправляется спать под сказку, которую впервые будет читать не бабушка, а я. Уложив Нику в кровать, сажусь рядом и открываю книгу. Волнуюсь, потому что впервые получаю от нее столько доверия, что сижу в комнате и читаю книгу на ночь. Дочка показывает, где они остановились в прошлый раз, и я начинаю оттуда. Подбираю интонацию, проникаюсь героями и сама не замечаю, как читаю, хотя Ника уже спит.
Захлопнув книжку, размещаю закладку и кладу книжку на тумбочку у кровати. Гашу свет, оставляя только ночник и спускаюсь вниз. Отчего-то знаю, что найду Наталью на кухне и так и получается. Она стоит над сырниками, которые будет жарить утром Нике.
— Должно быть, трудно было решиться отдать Нику отцу? — спрашиваю, присаживаясь за стол и наблюдая за тем, как Наталья замешивает сырники.
— Такому — нелегко, — отвечает после паузы. — Я не знала, как он о ней позаботится, но понимала, что не могу ей дать больше.
— Вы не пробовали работать? Не то, чтобы я осуждала, просто… Ника девочка взрослая, определили бы ее в сад и…
— Меня бы никуда не взяли, — с толикой грусти в голосе говорит Наталья.
— Вы ведь болеете, да? Поделитесь, если не секрет.
— И зачем же? Будете помогать? — неожиданно грубо говорит она, но тут же тяжело выдыхает, вымывает руки и поворачивается ко мне. — Моя болезнь неизлечима. Я поздно обратилась в больницу, уже ничего нельзя сделать. Но если бы и раньше пришла, вряд ли могла бы себе позволить лечиться. Я привела Нику к отцу, чтобы ее не забрала дочка. Она… не смогла бы дать ей той жизни, которой Ника заслуживает. Она очень умная девочка, теперь я понимаю, что не в отца, а в мать. В вас пошла.
Наталья ставит миску с тестом в холодильник и садится напротив.
— Я благодарна вам за то, что вы позволили мне остаться и провести с ней какое-то время. Те деньги… что вы дали, я потрачу на Нику.
— Они были для вас.
— Зачем они мне? — хмыкает. — Я скоро умру, а ей жить и жить. Хочу, чтобы она запомнила меня щедрой бабушкой, а не той, которая не в состоянии купить йогурт.
— Может, попробовать бороться? У меня есть хороший врач, мать моей подруге лечилась у нее довольно успешно. Болезнь в ремиссии вот уже несколько лет. Я могла бы…
Не знаю, зачем предлагаю ей, совершенно посторонней женщине, помощь, но оставаться безучастной не могу.
— Да и Давид. Уверена, он тоже…
— Нет, — отсекает неожиданно. — Давиду ни вы, ни я, ничего не скажем. И лечиться я тоже не буду. Это Бог меня наказал, Настя. За то, что я сделала с сыном. За то, как растила его и ненавидела за то, что его отец меня бросил. Я перед ним виновата и это мое наказание. Но за предложение спасибо, сначала вы показались мне другой. А вы… не как ваш муж.