— Только срал на них с высокой колокольни! — скрежещет Герман, выводя машину на проспект. — Ты забыла, что мы заключили соглашение?
— Соглашение на работу, — отвечаю отчетливо. — Я не в рабство продалась.
— Ты невнимательно читала, — парирует Герман. — Пункт двенадцать. Ты обязана выполнять личные поручения владельца компании. То есть, мои.
Он посмеивается. Мы стоим на красном. Напряженно думаю, чем ему ответить, и вдруг впереди на встречке замечаю машину, очень похожую на внедорожник Тимура. Напрягаюсь до самых кончиков волос. Кажется, электризуется все тело. Вглядываюсь в передний бампер, пытаясь убедить себя, что путаю, но нет. Не путаю. Тот же скол справа и промятость в середине. Только не это!
Загорается зеленый. Наши машины сближаются. Тимур за рулем и блондинистая пакость рядом. Герман тоже узнал заклятого приятеля. Для меня все происходит точно в замедленной съемке. Они оба слегка притормаживают. Их мексиканская дуэль длится несколько мгновений. Затем Тимур обжигает взглядом меня, а потом вперивается в дорогу. Машины разъезжаются на перекрестке, едва не задевая друг друга боковыми зеркалами.
Сердце колотится в пищеводе. Мне дурно. Тимур смотрел на меня так, будто хотел голыми руками разорвать на куски. По коже волнами бегут ледяные липкие мурашки, становится холодно.
— Виктория! — голос Германа доносится как сквозь вату. — Виктория, посмотри на меня!
Поворачиваю голову. Он выглядит встревоженным. В сумочке вибрирует мобильный. Пальцы подрагивают. Достаю телефон. Сообщение от Тимура. Черт. К горлу подкатывает тошнота.
— Не читай, Виктория, — доносится сквозь шум моих собственных мыслей, но я не слушаю и открываю сообщение.
20. (Герман)
Встретить Тимура в планы все же не входило. На меня он смотрел надменно. Думает, между нами соревнование. А вот в адрес Виктории он источал бешенство. Она — кровоточащая рана на его самолюбии.
Понятное дело, уехав со мной, Виктория больно ранила его эго, наверняка еще и унизила при персонале. Но она-то тут не при чем. Я фактически заставил ее. Тимур это понимает, но я ему не по зубам, и он фокусирует весь свой гнев на той, кто не в состоянии дать отпор.
Он ее ненавидит. И Виктория это считывает по его взгляду. Он смотрит на нее какие-то доли секунды, но ей этого хватает, чтобы побледнеть до бумажной белизны. Несчастная девчонка в ужасе.
Вот срань! Окликаю ее, надеясь переключить на себя, но она доезжает с трудом, реагирует медленно, а потом лезет за телефоном в сумочку. Я уже знаю, от кого сообщение, даже представляю, что там может быть написано, и пытаюсь не дать Виктории прочитать, но она не слушает. Своевольная коза!
Выхватываю телефон у нее из руки, бросаю взгляд на экран:
«Питер тесный, Ви. Я до тебя доберусь, и ты пожалеешь! Я тебя достану. Теперь ходи и оглядывайся». Похоже, расклад поменялся. Ему, видать, начисто башню снесло, раз он плюнул на ее полезность в бизнесе и готов уничтожить, просто потому что задела. А Тимур не похож на человека, который станет бросать слова на ветер. Пора навести о нем справки там, где обычно не ищут — среди его знакомых.
На очередном красном окидываю Викторию быстрым взглядом. Она явно успела прочесть ненавистическое послание мужа. Смотрит в одну точку и, похоже, проклинает всю свою жизнь.
Ее состояние тревожит меня почти так же сильно, как злит ее непослушание. Сказал же, чтобы не читала. Похоже, следует вообще отобрать у нее телефон. Пока пусть полежит у меня.
Припарковав машину у дома, помогаю Виктории выйти и веду домой. Она молчит. Подавлена. В шоке. В хрупком теле ощущается дрожь. Наверное, у нее есть основания настолько бояться Тимура, но об этом я спрошу позже. Сейчас какао с зефирками, плед и разговор о чем-то хорошем.
Виктория в трансе, полностью погружена в мысли. Автоматически переставляет ноги. Сам снимаю ее пальто, стягиваю ботильоны и веду в гостиную, расположенную между моей спальней и кухней. Усаживаю в глубокое кресло, включаю торшеры, которые дают приятный интимный желтый свет. Ставлю расслабляющую музыку. Затем отправляюсь на кухню приготовить Виктории какао, как и хотел. Себе варю кофе.
Когда возвращаюсь в комнату с напитками, Виктория сидит в кресле, поджав ноги. Сжалась в комок. Выглядит, как нахохлившийся воробей. Сердце ёкает от ее такого вида.
Ставлю кружки на стеклянный журнальный столик между креслами и сажусь напротив, но не начинаю разговор. Когда будет готова, Виктория заговорит сама.
Вскоре так и случается.
— Спасибо вам, Герман, — сипло выдавливает она и тянется к кружке с какао. — Вы очень добры.