На душе немного светлеет. Несколько секунд думаю, стоит ли посвящать его в свои дрязги, и все же отвечаю:
— Нет, Франция по-прежнему бездонна, но мне нужно срочно, нет времени ждать контейнер оттуда, — прибавляю голосу делового придыхания. — Подойдет все, что до модерна. По старым технологиям, только массив. Русское городское есть? Или только деревня?
— Разное есть. Смотря как срочно и сколько надо, Вик, — Паша тоже включает деловой тон. — Ты сама знаешь, что в таких вещах задействовано много факторов.
Почти кожей чувствую, насколько он удивлен моему напору. Я и сама от себя не ожидала настолько конкретного разговора. Когда мы общались последний раз, я держалась, как девочка-девочка. Тогда я только консультировала Тимура о том, сколько что может стоить и как это подавать. «Заматерела» я уже во Франции.
— Через месяц открываю новый салон, — выговариваю чуть ли не по слогам и уже не миндальничаю. — Как сам уже догадался, надо срочно и много. В идеале набрать контейнера три, чтобы с запасом. Есть сайт, где посмотреть?
Ответ задерживается. Останавливаюсь у окна и вглядываюсь в темноту вечереющего подмосковья.
— Нет, сырье только лично смотреть, — через пару мгновений произносит Паша. — На сайт я выкладываю уже после обработки. И цена соответствующая, не как на сырье.
В желудке становится горячо.
— У тебя склад там же? — с трудом сохраняю в голосе самообладание.
Паша снова молчит. Но на этот раз на фоне какого-то шума. Похоже, он что-то говорит девушке, которая сняла трубку.
— Да, в Вышнем Волочке, как и раньше. Ты там была, — наконец доносится из трубки и фоном звучит сердитый женский голос: «один с ней встречаться ты не поедешь!» Паша перекрикивает ее: — Когда тебе удобно приехать?
Мы договариваемся о встрече через сутки, на после завтра. Я даже не планирую отпрашиваться у Германа, просто поставлю перед фактом.
— Тогда в одиннадцать утра у железнодорожной станции Вышний Волочёк, — подытоживает Паша, — я тебя встречу.
— Ты мой спаситель, Паш! — от радости я готова прыгать до потолка. — Спасибо огромное! Я тебя люблю!
Вешаю трубку и слышу за спиной многозначительное покашливание. Обернувшись, вижу Германа. Уже в домашнем костюме. Тоже шелковом, только бордовом. При всей расслабленности образа от него исходит агрессивная энергетика. На челюсти проступили желваки. Взглядом он уже дыру во мне прожег.
Вскипаю мгновенно.
— Тебя мама стучаться не учила? — бросаю телефон на кровать. — И подслушивать нехорошо.
— Это мой дом, — Герман заходит ко мне в спальню и закрывает за собой дверь. — Не вижу смысла стучать. И кому ты только что признавалась в любви?
35
— Его зовут Павел, — отвечаю, как ни в чем не бывало. — Ему тридцать два, он прекрасный мужчина!
Герман свирепо смотрит на меня и начинает приближаться. Засранец. Отлично ведь понимает, что это было не всерьез, но делает вид, будто я правда кому-то в любви призналась.
— Чем же он настолько прекрасен, раз ты рассыпаешься перед ним в таких выражениях? — вкрадчивый голос Германа создает еще более пугающее ощущение, чем если бы он говорил сурово.
Он уже в нескольких шагах. От него исходит такая мощь, что сердце замирает. Герман прекрасен и выглядит обалденно в своем этом шелковом костюме, но его манеры меня пугают. И сердит невесть откуда взявшаяся ревность.
— Он обладает тем, что мне сейчас необходимо, Герман, — назло ему не хочу сразу выкладывать, зачем мне Паша.
Герман подходит вплотную, притесняя меня к подоконнику. Я помню похожую ситуацию и пытаюсь выскользнуть вбок, но он упирает руки по сторонам моего тела. Снова я в ловушке.
— И что это? — рокотливый голос Германа прокатывается горячей волной по телу. Он наклоняется, и между нашими лицами остается несколько миллиметров. — Чего тебе не хватает, Виктория?
— Доброжелательного общения, когда на меня не давят и не угрожают, — через силу заставляю себя смотреть ему в глаза. Это тяжело, его близость плавит тело, а напор подавляет волю. — И простого человеческого внимания.
Герман чуть отодвигается, но продолжает таранить меня пронзительным взглядом.
— Как мало тебе надо для счастья, Виктория, — наконец выговаривает с едкой усмешкой, а потом серьезнеет и добавляет уже сурово: — Эти слова в моем доме могут звучать только в мой адрес. Это ясно?
Возмущение вспыхивает, точно белый фосфор, опаляет разум.
— Когда ты перестанешь прохлаждаться в бассейнах с барышнями легкого поведения, — выговариваю шипящим по-змеиному голосом, — тогда и я подумаю, что кому говорить! И вообще, ты не много на себя берешь?