Ко мне еще несколько раз за вечер заходит медсестра. Проверяет пульс, давление, показывает на кнопку, которую я могу нажать, если мне вдруг станет плохо и желает мне спокойной ночи. Мы с ней фактически объяснялись на пальцах, потому что тайский я знаю еще плохо, а она практически не говорит на английском. И все же эта милая невысокая женщина мне понравилась. Она пообещала принести мне телефон, чтобы я могла позвонить подруге. Яська наверняка вне себя от волнения, хоть и времени прошло не так много.
Яська появляется в больнице раньше, чем я успеваю ей позвонить. Встревоженная, удивленная, она подходит к кровати и пристально меня осматривает, будто пытаясь найти за что зацепиться, чтобы разреветься. Вижу ведь, что она едва сдерживает слезы.
— Что произошло?! Меня сюда не хотели пропускать, представляешь?! Там охрана стоит за дверью, просканировали меня с головы до ног, Давида оставили снаружи, так что я ненадолго, а то он подождет пять минут и пройдет через препятствие, даже если ему придется уничтожить всю эту больницу.
— Как ты узнала, где я?
— Об аварии по телевизору показали полчаса назад, и я обзвонила больницы. Нашла тебя здесь. Демьян…
— Я пока не знаю… он на операции, говорят, потерял много крови. И операцию длится долго, Яся… я не знаю, мне кажется, уже вечность. Что если… если он не выживет?
Стоит только представить это, как из глаз брызжут слезы.
Говорят, если думаешь, что разлюбил, представь, что человека нет. Не рядом с тобой, не где-то в городе, а вообще нет. Представь, что ты больше никогда не сможешь ему позвонить, написать или увидеть. Ничего этого больше нельзя сделать, потому что он мертв. Если внутри ничего не отзывается, то любовь прошла, а если от одной мысли об этом в груди так больно, что невозможно дышать, то ничего не прошло.
Я чувствую себя так, будто из меня все достали и вернуть обратно забыли. Все чувства и эмоции, кроме боли, которая расползается по всему телу ядовитыми щупальцами.
Глава 53
— Никаких новостей, — разводит руками медсестра. — Я мало что знаю, он в другом отделении.
С тех пор, как случилась авария, прошло два дня. Меня оставили в больнице из-за резкого скачка давления. За мной присматривают, колят витамины и советуют не волноваться, когда отец моего ребенка возможно лежит при смерти в другом отделении. Проблема в том, что мне ничего не говорят. Ни как он, ни когда поправится и случится ли это вообще. Ощущение, что меня просто успокаивают все вокруг.
Яся уехала, так что вариант послать подругу все расспросить отваливается. Есть еще Кит, но он говорит примерно то же, что и медсестра. Ощущение, что кто-то выдал им методичку с прописанными фразами и они старательно их выучили.
— А можно… мне к нему?
Женщина мнется. Нельзя, конечно. Зря вообще спрашивала. Мне даже не сказали ничего толком о нем, а уж о том, чтобы пропустили, не может идти и речи.
— Боюсь, что нет. Он без сознания, что вам там делать?
Она тут же прикусывает язык. Спешит поставить капельницу и убежать, прикрывшись другими пациентами, хотя мне прекрасно понятно, что это все лишь предлог.
Через полчаса, ровно в десять на пороге появляется Кит с фруктами. За эти дни это стало почти традицией. Я позвонила ему в тот же день, как случилась авария, заверила, что я в порядке и приезжать не нужно, но он прибыл буквально через полчаса и остался до позднего вечера, развлекая меня то данными с работы, то интересными мемами, то вышедшим новым сериалом.
Вчера он пришел утром, сегодня тоже. И, уверена, придет завтра. Знаю, что с этим нужно что-то делать, дабы не пробуждать в нем бесполезную надежду, но что я могу сейчас? Уволить его, лежа на больничной койке, когда он пытается обо мне заботиться? Это как минимум невежливо, как максимум по-свински. Я попросту не смогу, хоть и пользоваться его особым ко мне отношением тоже не фонтан.
— Кит…
Он уже знает, о чем я попрошу и кивает, покидая следом палату. Возвращается минут через десять и почти слово в слово передает то, что сказала медсестра. Дальше я рассеянно слушаю другую тему, даже не пытаясь вникнуть. Я безумно переживаю, потому что если мне ничего не говорят, значит, все плохо. Возможно, нет шансов. О том, что все могло уже закончиться и меня просто не хотят волновать, стараюсь не думать вообще.
— Если все очень плохо, я должна знать, понимаешь?
Кит вздыхает, но упорно ничего не говорит. Я не верю, что не знает, но раздражает, что меня все пытаются отгородить, будто не понимая, что от неведения только хуже.
Пытаемся поговорить о работе. Я спрашиваю, но не слушаю его ответов. Мне неинтересно. Ничто не имеет значения так, как здоровье Демьяна. Хотя бы потому что он отец моего сына, хотя в глубине души я уже понимаю, что не только поэтому.
— Идем, — Кит протягивает мне руку, как только я доедаю фрукты.
— Куда?
— Тебе понравится.
Спрыгнув с кровати, следую за ним. Мы идем по коридору, поднимаемся на другой этаж. Я не верю до тех пор, пока не тормозим у двери палаты. И даже сейчас думаю, что нас остановят. Я уверена, что кто-то точно должен это сделать, но мы беспрепятственно заходим. Кит придерживает дверь, помогает мне зайти, и медленно шагает рядом.
Демьян лежит на кровати, видимо, подключенный к какому-то аппарату, потому что на его лице маска, а по бокам от кушетки — приборы, которых нет в моей палате. Остается только догадываться, что значат все цифры, которые там транслируются.
— Твоим лечащим доктором было принято решение не волновать тебя, но так как от незнания ты волнуешься еще больше, он позволил привести тебя сюда. Демьян в коме. Прогнозов врачи пока не дают. Ему провели операции, его жизни больше ничего не угрожает.
— Но он в коме!
— Да. Никто не знает почему.
— И вы все время от меня это скрывали?
— Ты ничего не изменишь. Никто из нас. Мы можем только надеяться и ждать. Говорят, в первые несколько недель пациенты обычно приходят в себя, так что паниковать рано. Очень редко случается, что из комы не выходят и по прошествии нескольких лет.
— Кит!
Слушать о том, что Демьян может пролежать без сознания не неделю или две, а пару лет, приводит меня в ужас. Я рожу, буду воспитывать сына, а он его даже не увидит? Что мне тогда делать? Приводить ребенка к нему? От одних мыслей все внутри в ужасе сжимается.
Подойти ближе — страшно. Оставаться на таком огромном расстоянии — больно. Я делаю шаг вперед и замираю, еще шаг и снова останавливаюсь, пока не оказываюсь где-то у его ног. Если бы не Кит, внимательно следящий за мной, я бы тут и рухнула, но мне нельзя, иначе мы сразу отсюда уйдем. Держусь.
— А вот и вы! — слышу знакомый голос за спиной.
Развернувшись, вижу своего лечащего врача.
— Знал, что как только разрешу, вы сразу же сюда придете. Причин для волнений сейчас нет. Кома до двух недель и даже месяца — абсолютно нормальна. Все, что больше уже начинает вызывать волнения, так что пока мы лишь наблюдаем. Вам сейчас нужно думать о себе и ребенке, у вас куда больше рисков.
Я думаю. Если бы это было не так, я бы поселилась здесь, в одной палате с Демьяном. Подвинула бы вторую кушетку поближе и легла, чтобы находиться с ним двадцать четыре на семь. Сейчас я готова простить ему что угодно и забыть все, что было, лишь бы он пришел в себя.
— Как часто я могу навещать его?
— Ограничений со стороны его лечащего врача нет, но я думал, что вы не станете… Я бы вам не рекомендовал, во всяком случае.
— Я буду приходить столько, сколько посчитаю нужным.
Доктор поджимает губы, но не говорит ни слова. Ему явно не нравится моя идея, но он не решается сказать что-то против, потому что причин, по которым бы я лежала в своей палате круглые сутки не существует. Медсестра часом ранее сказала, что я иду на поправку и меня готовят к выписке.
— Возможно, это пойдет на пользу. Если он будет слышать ваш голос… Если хотите, я поговорю с лечащим доктором и устрою вам встречу.