— Я тебя очень люблю, — говорю осипшим голосом. Чуть дрожащими пальцами отрываю липучки подгузника, а потом восхищенно хвалю сына. Кто бы мог подумать, что такие вещи будут вызывать во мне радость!
Наконец, переодев сына, я сажусь в кресло, распахиваю специальную кофту и впервые прижимаю Колю к груди.
Он так забавно чмокает, выставляя язычок, а потом прижимается плотно и…
И я реву. Реву, ощущая, как маленький, но сильный мой сын впервые после рождения так близко ко мне, по-настоящему. За прошедшие дни я привыкла к молокоотсосу, но здесь движения совсем другие, и я слышу его пыхтение, вижу, как он прерывается, чтобы набраться сил и снова с жадностью продолжает есть. В груди словно тысяча электрических проводов и это не больно, нет, просто очень непривычно и странно. И гордо, что вопреки всему, молоко я сохранила, и теперь даю ребенку все самое лучшее, что могу. Что так ему легче и проще набираться сил, а мне быть с ним в тесной уютной близи.
Марк заглядывает через дверной проем, в домашнем, и тут же замечает две мокрые дорожки на моем лице.
— Мира? — вижу, что он готов сразу прийти на помощь, но все хорошо. Я еще не решила, не успела подумать даже, как нам жить вместе, где мне спать. Я не планирую возвращаться в общую кровать, делить ее вместе с ним. Я все последние месяцы рассчитывала только на свои силы, но что делать теперь? Когда Марк рядом, такой заботливый, помнящий все, о чем я просила. Словно мне приснился дурной сон, а на деле — муж такой же, как и был.
Только все это иллюзия, раскол никуда не делся, и восстановить свое доверие я не могу.
— Все в порядке, — отвечаю, — просто он… он ест!
Поднабравшись еще сил, Коленька отпускает сосок, смешно сжав губы, в уголке которых остатки молока. Сгибом пальца я вытираю его ротик, целую в нос и поправляю на себе одежду.
Вот что я точно не рассчитывала — это что с моего удобного кресла не так-то просто встать, когда в руках ребенок, а живот все еще напоминает о том, что я пережила операцию.
— Давай, — Соболевский с готовностью подходит, протягивая обе руки, и я сначала не понимаю: хочет ли он помочь мне встать или взять Колю.
Я думаю ровно две секунды, после чего очень осторожно перекладываю в его большие ладони сына, готового уже вот-вот заснуть.
Лицо Марка меняется.
Он смотрит так внимательно на Колю, и я вижу, как эти двое похожи: цветом волос, носом, губами. Я ощущаю себя ксероксом, который воспроизвел на белый свет уменьшенную копию мужа.
Раньше я бы умилялась этому сходству, ведь именно этого я и хотела: чтобы наши дети были похожи на моего мужа. Красивого, любимого, очень близкого и самого важного человека в моей жизни.
А сейчас от этой схожести сердце рвет на части, я жмурюсь до мошек перед глазами, а потом осторожно поднимаюсь.
— Я буду спать здесь, — не знаю где, может на кресле возле кровати, мы не предполагали в детской спальных мест.
Темные глаза находят мое лицо, я отворачиваюсь к окну, испытывая волнение от его взгляда. Ну же, Марк, отвернись, прекрати смотреть так на меня. Мне проще тебя не любить, когда ты продолжаешь быть тем мерзавцем, что запивал проблемы в компании полуголых доступных девиц и подкупал врача. А здесь я вынуждена каждый раз выстраивать барьеры заново, чтобы не забывать, почему однажды от него сбежала.
— Не нужно. Я перемещусь в гостиную, а кровать Коли перенесу в нашу… — он спотыкается об это слово, — в спальню, чтобы ты могла выспаться и не вставать часто ночью.
Я медленно киваю. Наверное, так будет лучше.
— Ты можешь сходить в душ и поужинать, я покараулю его, — и заметив мои сомнения, добавляет едва слышно, — Мира, я люблю его. Наверное не так, как это умеет мать, но люблю.
И я сдаюсь, мечтая, наконец, оказаться в нормальном душе.
Первая ночь оказывается тяжелой. Коля то и дело просыпается, капризничая, и я боюсь, что ему больно или что-то не так, потому что грудь он не берет. Ношу его, осторожно прижимая к себе, выхожу в коридор, и двигаюсь по этому маршруту, пока у самой голова не начинает кружиться. У меня есть номер врача, и я уже собираюсь звонить ей, когда выходит сонный Марк, в одних домашних штанах, низко сидящих на бедрах. Потирает глаза, а я отвожу свои, потому что не могу не смотреть на него, но сейчас все это совсем некстати.
Все мои мысли только о Коле.
— Кажется, у него болит живот, — говорю жалобно, потому что сейчас и сама нуждаюсь в помощи и опоре, — он плачет и не берет грудь.
— Мира, все дети плачут, это нормально, — он забирает сына из моих обессиленных объятий: если сначала я думала, что Коля почти ничего не весит, то после долгого хождения, руки отваливаются, — ты бледная вся. Полежи, я попробую его укачать.
И повернувшись ко мне широкой спиной, на которой так четко виден рисунок мышц, уходит бродить по квартире. А я остаюсь, глядя им вслед и прижимаюсь лопатками к стене, чтобы найти опору.
Не знаю, сколько стою так, прежде чем все-таки дойти до кровати, но, вопреки усталости, не ложусь. У сына что-то болит, как я могу тут разлечься и отдыхать! Я должна…
Не знаю, что должна. Испытывать те же страдания? Ходить по пятам за Марком и проявлять соучастие, чтобы показать, что я хорошая мама?
Так сложно это все, господи! Я хочу быть для Коли идеальной, способной на лету понимать, почему он плачет и облегчать ему жизнь, но у меня ничего не получается уже в первую совместную ночь. А если я не справлюсь и дальше?..
От этих мыслей портится настроение и весь мир видится в мрачных цветах. Тем неожиданнее, когда в полумраке комнаты появляется Марк с мирно спящим комочком на руках.
— Что?.. Как?!
Господи, даже у мужчины получилось лучше, чем у меня! Ну как тут не заплакать от обиды!
— Ему просто нужно было в туалет. Я переодел его в чистое и сухое, и он сразу уснул. Ты тоже ложись, Мира. Тебе нужны будут силы.
Я киваю, закусив губу, чтобы сдержать слезы. Не знаю, как догадывается об этом Соболевский, но подойдя ближе он вдруг наклоняется ко мне и касается большим пальцем моих скул.
Я смотрю на него снизу вверх, забыв как дышать, и эти прикосновения заставляют меня задыхаться.
— Ты хорошая мама, Мира. Просто отличная. И это нормально, принимать помощь, особенно… мою.
А потом, поддавшись порыву он целует меня в лоб, а я шумно выдыхаю, сцепив пальцы в кулак и сижу так, не двигаясь, пока за ним не затворяется мягко дверь.
Глава 32
Утром мы просыпаемся позже обычного. Оказывается, в отсутствие строгого больничного режима, мой сын самая настоящая соня. Впрочем, вполне возможно, что дело лишь в бессонной ночи. После таких завываний малышу просто необходимо набраться сил.
В квартире полнейшая тишина и поэтому я решаюсь на отчаянный шаг — кормлю Колю и одновременно выдвигаюсь на поиски еды. Мой организм, кажется, тоже успел привыкнуть к больничному расписанию и сейчас оповещает о своих потребностях поистине зверским урчанием живота.
— Ты… ты дома? — столбенею на пороге кухни.
Я была уверена, что Марк давно отправился в свой офис, но он сидит за столом уткнувшись в ноутбук. Точнее, так было до моего появления. Сейчас же его взгляд прикован ко мне. Хотела бы я сказать, что к нам, но кажется, сегодня процесс кормления нашего сына мало волнует мужа.
И пусть все самое сокровенное скрыто тёмной головкой Коли, моя кожа горит от проникновенного взгляда Марка. Он будит во мне давно забытые чувства. Те, с отсутствием которых я навсегда смирилась.
— Прости, — выдавливаю из себя, поспешно отворачиваясь.
— Все в порядке, — хрипло произносит он и почему-то от этого голоса внутри все каменеет. Жар, который ещё секунду назад обволакивал меня изнутри и снаружи, вдруг сменяется тонкой коркой льда. И дело совсем не в таком очевидном желании моего мужа, это меня как раз не удивляет. Марк всегда щедро купал меня в своём вожделении. Нет, дело совсем в другом.
Сейчас, впервые за долгое время я задаюсь таким простым и одновременно сложным вопросом. Как мой муж, имея такой необузданный сексуальный аппетит, справлялся все это время? Кто грел его постель эти полгода? Новая девица каждый раз? Или может, Татьяна с его работы наконец заняла мое место? Впрочем, если учесть, что когда-то я заменила ее… то она просто вернулась обратно.