— Да нет, конечно, — заверяет он, хотя по глазам вижу, что сам бы не отказался от такого списка. — Но ты же понимаешь, что она сделала это неспециально. Уверен, она хотела как лучше. Видимо, в ее время так было принято. Разница поколений… Ты же ей сказала, чтобы больше так не делала?
— Сказала, — продолжаю уже без былого запала. Сейчас, когда я произнесла свои претензии вслух, они не кажутся мне такими серьезными. Я видела как она смотрит на малыша. Поэтому нисколько не сомневаюсь в том, что она не хотела ему навредить. Но в то же время…
— Она напугала меня до чертиков! Забрала его из спальни пока я спала! Я чуть от страха не умерла, когда проснулась, а его не было под боком!
— Мама, наверное, хотела дать тебе возможность поспать, Мира, — говорит настолько мягко, что я снова чувствую себя глупой. Будто специально придираюсь, а на самом деле проблема и яйца выеденного не стоит. — Она понимает как тяжело тебя справляться с малышом и хочет помочь, вот и все.
— А еще эта одежда, — непроизвольно морщусь и почему-то перехожу на шепот, хоть Марк и сказал, что Инна Владимировна уехала домой. — Она принесла сюда два пакета старых вещей твоего брата и переодела его, пока я спала.
На этот раз Марк не отмахивается от моих слов, но и раздражение мое не разделяет. Скорее выглядит немного смущенным, будто я ему сказала, что его мать номер автобуса перепутала, приехав в другой конец города.
— Я поговорю с ней, — обещает сердечно. — Это… да, это странно, согласен. Но Мира, детка, ты должна понимать, что она делает это не со зла.
— Я понимаю, — всхлипываю жалобно. Чувствую себя при этом донельзя глупо. Человек примчался мне помочь, взял на себя хлопоты с ребенком, дал поспать подольше, а я придираюсь, как последняя скотина. — Это, наверное, нервы… Я не знаю что на меня нашло. Просто все как-то сразу навалилось и…
— Тшш, — он аккуратно прижимает меня к себе, стараясь не потревожить сына. — Все хорошо. Тебе не нужно оправдываться. Все всё понимают, Мира. У тебя просто гормоны бушуют.
— Наверное, — соглашаюсь слабо.
Знаю, что нужно отстраниться. Но не могу. Мне нужно урвать хотя бы несколько секунд живого тепла, почувствовать, что я могу не только «давать» угождая всем потребностям моего малыша, но и «брать».
Несколько секунд превращаются в минуту, которая растягивается еще на две. А затем я вспоминаю, что еще каких-то полчаса назад от него разило чужими приторными духами и резко отталкиваюсь от Марка.
— Ты прав, это наверное, гормоны, но все же будет лучше если твоя мама не будет приезжать пока. Я сама справлюсь.
— Одну я тебе не оставлю, малышка, — мотает он головой. — Если не хочешь принимать помощь от моей мамы, значит я возьму отпуск и буду дома. Для тебя. Для вас.
— Ннет, — я даже заикаться начинаю от такой перспективы. — Не надо. Я не смогу… не хочу.
От одной мысли, что мне придется круглосуточно его видеть, по венам проносится настоящий шторм. Шквальный ветер сносит все те хрупкие преграды, что я успела возвести за эти месяцы и сердце простреливает острой болью. Нет. Это слишком опасно. Я не хочу целыми днями смотреть на то, как он нянчится с нашим сыном, как ласково воркует, меняя ему подгузник и главное… как жадно он смотрит на меня, пока я кормлю малыша.
— Одной тебе не справиться, Мира. Доведешь себя до нервного срыва! Ну сама подумай, какая мама нужна Коле? Нервная и уставшая или бодрая и любящая?
Я молчу, потому что ответ и так очевиден. Но в то же время и выбрать не могу. Ни один из вариантов меня не устраивает.
Подозреваю, что сомнения четко написаны на моем лице, потому что Марк протяжно вздыхает и предлагает мне третий вариант:
— Если тебе так будет спокойнее, мы можем нанять няню. Но подбор займет какое-то время, мы же не можем просто с улицы взять человека. Надо тщательно изучить все рекомендации и портфолио. А пока я побуду с вами.
— Нет, — мотаю головой, прекрасно понимаю, что своими словами причиняю ему буквально физическую боль: — Пусть лучше твоя мама завтра приедет. А ты… а ты иди работай, Марк. Там ты гораздо нужнее.
Глава 38
К вечеру ситуация не меняется.
Коля снова капризничает, хнычет, и от еды отказывается.
А потом начинает плакать, да так жалобно, поджимая ножки. Я пытаюсь не заплакать вместе с ним, снова ощущая привычную беспомощность. Мы носим его по очереди с Марком по дому, памятуя, что нельзя давать сыну сильно нардываться — пока не окрепли еще после вмешательства его сердечко и грудная клетка.
— Анне Вячеславовне давай звонить, — не выдерживает Марк первым, и набирает ее, ставя на громкую связь.
Я уже всхлипываю, когда после долгих гудков, врач, наконец, принимает звонок.
— Он грудь не берет! — забыв поздороваться, выпаливаю я, — и плачет постоянно!
И в подтверждении на заднем фоне раздается жалобный Колин крик, от которого сердце рвется в клочья. Боже, я бы все отдала, чтобы ему страдать не пришлось, чтобы только не слышать, как он куксится от боли, а я беспомощно могу лишь качать его и пустые обещания вслух шептать.
— Успокоились, — твердо отзывается врач, — в туалет ходит? Ноги поджимает при плаче?
Я отвечаю на вопросы быстро-быстро, словно от мой скорости все на свете зависит.
— Колики у вас. Неприятно, но ничего страшного. Эспумизан купите, облегчит.
Руки трясутся, на этот раз уже от облегчения.
— Все в порядке, — говорит Марк, передавая мне сына на руки. Конечно, от одного только звонка врачу ничего не изменилось и он все так же плачет, но сейчас я уже могу собой совладать. — Я в аптеку за углом, пять минут потерпите.
Я киваю с благодарностью, глядя на лицо мужа. Я действительно рада, что он рядом, и когда мое отчаяние достигает всех пределов, я могу на него опереться, найти такое нужное успокоение.
Мне тяжело справляться со своими, такими сложными эмоциями. Кажется, что порой я ненавижу его до едкой, разъедающей все внутри черноты, а порой, как в эти минуты, мне хочется… много чего.
Только я держу все внутри, не забывая, что теперь у меня на первом месте другой человек.
Самый важный.
После лекарства Коле действительно становится лучше: постепенно плач становится тише, а потом он и вовсе обессилено засыпает. Я кладу его осторожно в кроватку, целуя нежно в лобик.
— Спасибо, — шепчу Марку, устало присаживаясь на край кровати. Соболевский в этой комнате будто ощущает себя неловко, да и мне кажется, что я повела себя как лиса из известной сказки, выгнав ночевать Марка в гостиную.
«Это его решение, Мира, — напоминаю себе, — он взрослый человек и может в случае чего прекрасно постоять за себя».
— Не за что благодарить, — Марк переводит взгляд с сына на меня и мне вмиг становится жарко, я ощущаю, что щеки привычно краснеют от его внимания. В его взгляде много… нежности. Такой же, как к сыну, и я испытываю неловкость. — Тебе нужно отдохнуть, пока он спит. Ложись, я свет выключу.
Я киваю: хоть и пытаюсь подстроить свой график сна под режим Коли, а все равно ощущение, что не высыпаюсь, да и сил больше не становится. Благо, в последние дни уже меньше болит живот, когда я наклоняюсь, но после того, как мы по очереди с Марком сотню раз обошли всю нашу квартиру в попытках успокоить сына, ноги-руки гудят.
Ей-богу, после кардио в спортзале я не чувствовала себя настолько вымотанной, как сегодня вечером.
Снимаю халат, оставшись в белье для кормления и домашних шортах и ложусь на кровать.
В комнате темно и, как мне кажется, очень жарко. Откидываю одеяло в сторону и думаю, что нужно отрегулировать отопление, но мысли такие вялые, а веки тяжелые, что сосредоточиться на них не успеваю — забываюсь тревожным сном.
А когда прихожу в себя, то жар ощущаю вполне явно. Свой собственный. Касаюсь тыльной стороной ладони лба — температура. Но самое неприятное ощущение в груди. Ее распирает и на ощупь она невероятно горячая и плотная, касаться больно.
Ох, только не это. Коля сегодня почти не ел, я пыталась облегчить состояние, сцеживаясь, но видимо, не помогло.