Сажусь, снимая бюстгальтер для кормления — он ощущается как орудие пытки, слишком болезненный любой контакт с воспаленным участком.
Накидываю халат и бреду на кухню, где оставила молокоотсос. Может, еще не поздно сцедиться?
Но первым делом пью много-много холодной воды. От нее, против ожиданий, не стынет внутри ничего, лучше не становится.
Хватаю так нужный мне аппарат, прижимаю к груди, опираясь о стол и нажимаю.
И… ничего. Боль только такая, какую после родов терпела, но ни капли не выдавливается.
По спине пот ручьем, перед глазами все плывет, я нажимаю упорно на ручку молокоотсоса и рыдаю уже.
Нет мочи терпеть.
Ноги дрожат от напряжения, я сажусь удобнее и принимаюсь аккуратно, как учил консультант по грудному вскармливанию, делать массаж.
Но даже легкие прикосновения доставляют боль, я ловлю искры под прикрытыми веками. Если сейчас сдамся, дальше будет только хуже.
Во второй раз я просто не могу заставить себя нажать на ручку молокоотсоса, сижу, мысленно уговаривая: насчет три… два… один.
Боль простреливает все тело, я роняю из рук бесполезный аппарат, внутри которого нет ни единой капли молока. Обессилено накрываю лицо рукой, и не слышу, не замечаю, как рядом оказывается Марк.
— Ты вся горишь, Мира, — в его голосе так много заботы и беспокойства, искреннего, что мне хочется как ребенку, забраться на ручки и впитать всю эту нежность. Я устала быть сильной, устала. Я этот путь не выбирала, я его не хочу.
— Кажется, у меня мастит, — шепчу и прижимаю лоб к его холодной ладони, — помоги мне, Марк.
Глава 39
Она такая горячая, моя жена.
В буквальном смысле.
А еще беспомощная, и просьба ее — как признание. Понимаю, что вынужденное, что обстоятельства так сложились, но в глубине не души не могу не радоваться, что она обратилась за помощью ко мне. Подпустила так близко, позволяя взять, наконец, ответственность на себя.
Только эта радость не отменяет волнение, я вижу состояние Миры.
Она горит вся, а грудь в распахнутом халате покрасневшая, со следами от лепестков молокоотсоса. Осторожно касаюсь воспаленной кожи и жена вздрагивает, покрываясь мурашками.
В моем жесте нет ничего интимного, я искренне хочу облегчить состояние своей любимой женщины. Сегодня непростой день выдался, да и вообще, с момента, когда мы узнали о пороке сердца, было ли хоть что-то в нашей жизни «просто?»
— Больно, — жалуется Мира, и взгляд ее настолько затуманен, что я не понимаю, видит ли она вообще меня или нет.
— Пойдем в кровать, там удобнее, — я помогаю ей встать с жестокого кухонного стула, и видя, как она неуверенно бредет вслед за мной, подхватываю жену на руки.
Она все такая же легкая, и от этой нечаянной близости все внутри переворачивается. Как давно мне хотелось прижать ее к себе, чувствовать так близко кожа к коже, вдыхать ее запах — родной, любимый. Так пахнет моя женщина, шампунем, собою и чуть-чуть грудным молоком.
Она хнычет, касаясь моего тела разгоряченной каменной грудью, и я вытягиваю руки, чтобы облегчить ее состояние.
— Сейчас, детка, потерпи. Я помогу тебе.
Я не думаю о том, что понятия не имею о мастите, что делать с ним и чем он чреват. Но что ситуация серьезная — ясно, как божий день.
Кладу жену на кровать, ее голова запрокинута, а веки трепещут. Света ночника хватает, чтобы окинуть взглядом комнату и убедиться, что Коля пока еще крепко спит и просыпаться не планирует.
— Я оставлю тебя на пять минут и вернусь, — обещаю жене и отправляюсь за телефоном, звонить консультанту. С недавних пор моя записная книжка пополнилась врачами и специалистами всех мастей, и я готов щедро оплачивать их услуги — особенно, когда звоню среди ночи.
Но до утра такой вопрос не терпит.
Краткой консультации становится достаточно, чтобы понять: дело серьезное. И чем быстрее я помогу жене, тем лучше.
Пикает сообщение с ссылкой на видео, которое мне скинула специалист, и я, вымыв руки, сажусь на край кровати, вооружившись ютубом и настроем во чтобы то ни стало привести Миру в чувство.
Делать массаж… странно. Я все еще привыкаю, что грудь моей жены теперь не просто объект моего внимания. Это еще и целый мир для сына.
Ощупываю полыхающую кожу, сосредоточив все внимание и выдержку на том, чтобы найти уплотнения. Но кажется, чего я не коснись — все абсолютно плотное, полыхающее и вызывающее болезненные стоны у жены.
Она больше глаз не открывает, только сминает простыни в кулаках, когда я начинаю медленно и осторожно повторять движения, показанные в видео. От ее горячего тела жар идет как от печи и я как ребенку, бормочу успокаивающие слова:
— Застой разобьем, а там легче станет. А потом и Коля подтянется, на сегодня забастовка уже закончиться должна. Да, малец, поможешь маме? Ей без нас никак. В конце концов, это мы с тобой, Николай, мужчины в доме. И помогать должны нашей маме. Вот вырастешь здоровый, сильный, как я, тоже будешь на руках ее носить. А пока я готов вас обоих, слышите? Хоть весь день напролет, лишь бы никто не плакал и все довольны были.
Первая, долгожданная капля, появляется только спустя полчаса. Все это время мне кажется, что жена балансирует на грани обморока и я уже жалею, что не отправился за консультантом на другой конец Москвы и не привез ее к нам.
С другой стороны — столько времени даром потерял бы.
К моменту, когда Коля просыпается, и начинает требовательно хныкать, Мире становится как будто легче. По крайней мере, на голос сына она реагирует сразу, правда, глаза так и не открыв.
— Дай мне его, — говорит сипло, и я, остановив массаж, беру сына из кроватки и передаю в руки жены.
Приподнявшись на локтях, Мира устраивается удобнее и прикладывает сына к груди. Я вижу, как морщится от боли ее лицо, вижу, что она губы кусает свои, и ощущаю острое желание снова сжать жену в своих объятиях. Такой она кажется беззащитной и юной, без той брони, что скрывает ее от меня в обычное время.
— Ест, — с облегчением выдыхает жена, — легче становится.
Молока так много, что несколько раз сын начинает кашлять, поперхнувшись, и я тревожно подаюсь вперед. Но видно, что и Коля изголодал — шутка ли, полдня держался на чистом упрямстве, и из всей еды один сладкий сироп от газов на кончике чайной ложки.
— К другой тоже приложи, — вспоминаю совет консультанта и жена послушно кивает, перекладывая малыша из одного положения в другое.
Минут через десять, вдоволь наевшись, с громким причмокиванием Коля выпускает сосок изо рта. Я улыбаюсь, глядя в полумраке комнаты на его круглые щеки — кажется, он хорошо набирает в весе.
— Лучше стало? — поправляю халат на плече Миры и она кивает. Ее глаза в свете ночника кажутся большими и влажными, и я в очередной раз думаю, что быть матерью — настоящий подвиг, и на родить и выносить он совсем не заканчивается. Дальше тоже бывает сложно, и хоть нашему сыну три недели отроду, я вижу как вымоталась и устала Мира.
— Я столбиком подержу его, — забираю сына, соприкасаясь кончиками пальцев с ее нежной кожей рук. И в этот раз Мира не вздрагивает, не отталкивает меня и наш нечаянный контакт длится добрых пару мгновений. Достаточно, чтобы внушить мне оптимизм.
— Марк, — зовет, когда я уже одной ногой в коридоре. Оборачиваюсь осторожно, чтобы видеть Миру. — Спасибо тебе.
— Это тебе спасибо, — вкладывая в ответ все свои чувства, говорю просто. Именно это я испытываю сейчас — благодарность.
Глава 40
Утром солнце наполняет комнату, касаясь лучом моей щеки. Я открываю глаза, ощущая тепло на коже и улыбаюсь вдруг. Без причины, просто потому что чувствую себя хорошо. И уже потом начинаю вспоминать, почему именно, осторожно ощупывая грудь и убеждаясь, что она уже не болит, да и температуры больше нет. После жуткой ночи, прошедшей практически в бреду, мое нынешнее состояние почти блаженство. И все это благодаря Марку… От мысли, каким именно способом он помогал мне прийти в себя, становится жарко. В тот момент я согласна была на все, лишь бы избавиться от жуткой боли и терзающего тело пожара, и руки его, что так нежно обращались с воспаленной плотью, были настоящим спасением. Я не думала даже, насколько это интимно. Насколько мы непозволительно близки. А сейчас краснею, в подробностях ковыряясь в собственных воспоминаниях. Кто бы мог подумать, что самый близкий мне когда-то человек, будет вызывать всю гамму эмоций — как ставший снова чужим. Встряхиваю головой, чтобы избавиться от мыслей и сажусь в кровати, а потом ойкаю. Потому что на коврике, подобно бродячему псу, лежит мой бывший муж. На том самом коврике, что разделяет колыбель Коли и мою кровать, сложив ладони под щекой, в одних только спортивных штанах. Я вижу все его мышцы, изгиб позвоночника, аккуратно стриженую макушку, и ловлю себя на желании прикоснуться к коже, ощутить ее тепло. Господи, эти мысли совсем лишнее, Мира, не нужно усложнять и без того непростую жизнь. Тихонько поднявшись, раздумываю мгновение, наблюдая, как во сне Марк накрывает плечо ладонью — несмотря на теплый пол, наверняка, спать на полу, да еще и без одеяла, Соболевскому попросту неудобно. Будить или не будить его? Он всю ночь, как и я, провел без сна, подкладывая сына ко мне то с одной, то с другой стороны, и наверняка, выбился из сил. Поэтому я подхватываю легкое покрывало и осторожно опускаю на плечи Марка.