3
Если бы в этот миг Лао Ли оказался на кухне и послушал бабьи разговоры, он жизни не пощадил бы, но не сдался. Госпожа Чжан и ее гостья, захлебываясь, рассказывали о домашних новостях. Тут же вертелся Дин Второй. Правда, в разговоре он не участвовал, но помогал гостье уплетать остатки баранины и мужественно справлялся с этим делом.
Положение Дина Второго в доме трудно было определить. Он не был слугой, жил почти на правах родственника, но когда супруги уходили из дому, оставался и за сторожа и за истопника. По мнению Чжан Дагэ, он был исключением, мужчиной без семьи и профессии. К чему держать прислугу, если есть человек, который за кормежку согласился присматривать за домом? Сам же Дин считал, что, если его выгонят, он, пожалуй, и так проживет, хотя полной уверенности у него не было. Но это мало его беспокоило.
Итак, Дин Второй ел хлеб Чжанов, но нашлись существа, которые ели хлеб Дина. Это были иволги. Они не улетали со двора, как будто горстки пшена им вполне хватало. Когда хозяева уходили, Дин Второй выносил птичек из дома и выпускал погулять. В своем птичьем мире эти пичуги тоже был исключением. Бесхвостые, с воспаленными глазами, с выщипанными перьями, со сломанными крыльями, - у каждой птички своя беда, которая и привела ее к Дину.
Поев, Дин Второй возвращался к себе и вел беседу с птичками. «Татуированный монах», «Крылатый тигр», «Барсоголовый» - у каждой птицы было свое прозвище. Себя Дин считал Сун Цзяном - «Благодатным дождем» [11]и нередко устраивал в своей комнате «собрания героев».
Вот и сейчас Дин Второй ушел к своим птичкам, а гостья помогала госпоже Чжан убирать посуду.
- Сючжэнь все еще живет при школе? - спросила гостья, вытирая палочки для еды. Речь шла о дочери Чжанов.
- Конечно! Не говори, сестра, в наш век вырастить дочь так сложно! - Госпожа Чжан плеснула кипяток в зеленое блюдце.
- Счастливая вы! Дети есть, муж - мастер на все руки. Дом - полная чаша.
- Да это так кажется, сестра. В каждой семье свои трудности. Все думают, Дагэ умный; ничего подобного. Только это между нами. О дочери не заботится, да и о сыне тоже. С утра до вечера устраивает дела родственников и друзей, а я одна - и купить и приготовить. Сын домой не ездит, дочь живет при школе - в общем, все на мне. Я, можно сказать, на побегушках; будто так и надо. В доме, разумеется, есть все - и поесть, и попить, и одеться, но никто не знает, что я живу хуже прислуги.
Госпожа Чжан улыбалась, но лицо ее покрылось красными пятнами.
- Прислуга, та хоть может отдохнуть. А я - никогда! С утра до ночи ни рукам, ни ногам нет покоя. А у вашего любимого Дагэ характер собачий, не знаешь, чего от него ждать. С людьми он вон какой обходительный, а придет домой, всю злость на мне срывает. - Госпожа Чжан вздохнула. - Кого винить в том, что мы родились женщинами? Так уж нам на роду написано. Все удовольствия - мужчинам, а нам - одни мучения! От судьбы не уйдешь! - Госпожа Чжан печально улыбнулась: пессимизм сменился покорностью.
- А вам и в самом деле нелегко, госпожа Чжан. Я часто говорю, таких людей, как вы, раз, два - и обчелся. За что ни возьметесь - постирать ли, приготовить ли, сбегать за покупками - все горит в руках.
Госпожа Чжан кивала, и от души как будто отлегло. А гостя продолжала:
- Если бы я хоть чуть-чуть походила на вас, то считала бы себя самой счастливой.
- Ну зачем вы так говорите! Вы хорошо справляетесь с хозяйством! - Госпожа Чжан не могла не похвалить гостью. - А сколько муж зарабатывает?
- Точно не знаю. Друзья и родственники редко платят, вместо этого дарят по праздникам чай. Чаю у нас больше, чем муки, но одним чаем не проживешь! Не надо было ему становиться врачом! Лечит-лечит и не знает: заплатят или нет. А стоило ошибиться, сразу упекли! Ни минуты спокойной нет, иногда умереть хочется. Смотрю, невесты и молодые женщины слоняются с утра до вечера, иглы в руки не возьмут, нитки не вденут, наряжаются - и все.