- И не говорите, в наши времена с грамотными детьми нелегко, не то что с нами, глупыми.
- Просто не верится, что отца не интересуют дети! Просто не верится! - снова распалилась госпожа Чжан. - Ты видела, наверное, старшую дочку из дома Ци, они живут на улице Великой простоты. И собой она ничего, и руки золотые, и грамотная, по улицам без дела не мотается. Сказала я ему как-то о ней. Куда там! Слушать не хочет. Чего только не наговорил: и торговцы они, и девушка вся в. веснушках. А где ты видела девушку без веснушек? Положи побольше пудры, и нет веснушек, разве не так? Мне ведь нужно, чтобы сноха была человеком. Подумаешь, веснушки! Иностранки и те с веснушками! Я свое, он свое. А теперь она вышла замуж за полковника. С утра до вечера катается на автомобиле, и веснушки, оказывается, не мешают.
Пока госпожа Чжан набирала воздух для новой тирады, гостья сказала:
- У меня веснушек не так уж много, а однажды я чуть было не попала под машину…
- Вот и прозевали из-за него хорошую девушку. Потом он нашел девицу из дома Ван, ну, эта отчаянная, целыми днями торчит в торговых рядах «Восточное спокойствие» [12], завитая как баран, летом для фасона чулок не носит. Я как услышала, так на дыбы. Слов не стала тратить. Не надо, и все! Не пущу я в дом эту расфуфыренную вертихвостку! Не могу! Как только он меня не уговаривал. И богатые они, и с положением, и после окончания Тяньчжэню не надо будет беспокоиться о месте. К счастью, вернулся Тяньчжэнь, поговорили они с отцом, и после этого больше ни гугу.
- Что же сказал Тяньчжэнь? - полюбопытствовала гостья.
- Глупость сказал! До окончания, говорит, и слышать не хочу ни о какой свадьбе. А надумаю жениться, обойдусь без отца.
- Свободный брак! - сразу смекнула гостья.
- Именно! Свобода, во всем свобода. Одна только мать не свободна: с утра до ночи готовь, стирай, вытирай! А этот старый черт слова не скажет сыну, знай попыхивает своей трубкой, будто не он сына кормит, а сын его. Даже зло берет. Не потому, конечно, что сын отказался от этой вертихвостки, а потому, что он делает все, что хочет, видно, матери так и не дождаться невестки в доме. Я тогда ничего не сказала, ушла к своим, а про себя решила: вы пользуетесь свободой, ну и я отдохну хоть несколько дней! Некому будет готовить? Пусть!
Последнее слово госпожа Чжан произнесла с таким запалом, что даже пучок на голове у нее подпрыгнул.
- Правильно сделали, что проучили их, - поддакнула гостья.
Но госпожа Чжан грустно рассмеялась:
- Решить-то я решила, а у своих пробыла всего полдня. Не могу расстаться с этим паршивым домом: то мне казалось, будто огонь в очаге погас, то будто Дин Второй извел много топлива. Свой дом все равно что сын, хоть и плох, а не бросишь. Дня не могу без них прожить, я ведь не бесчувственная. Да и родственники не очень-то привечают!
- Значит, так ничего и не решили с помолвкой? Госпожа Чжан покачала головой, выражая этим свое
крайнее огорчение.
- А как Сючжэнь?
- Эта красотка луже всех! Поступила в среднюю школу, расшумелась, разревелась. Хочу жить при школе, и все! Тоже кудри завила, ну прямо барашек! Но до чего хороша! Личико румяное, как спелое яблоко, прическа пышная, одета хорошо, глаз не отведешь. Дагэ и в ус не дует, а я вся извелась. Сючжэнь скоро девятнадцать; пора думать о семье. Девушка хорошенькая, свеженькая, как цветочек! Недолго и до беды. Что говорить! Сердце ноет, как подумаю. Только и успокаиваюсь, когда она домой приезжает. А приедет, сразу начинает просить то шелковые чулки, то туфли. Откажешь - надуется. Разве дети понимают наши страдания?
- Ради детей и живем, - торжественно заявила гостья.
- О! - только и смогла вымолвить госпожа Чжан, но на душе у нее стало легче. Она даже вернулась к расспросам:
- А как насчет потомства? Пока не ждешь? Гостья вздохнула и, не отвечая на вопрос, едва сдерживая слезы, сказала на прощание:
- Так вы уж попросите мужа, пусть похлопочет.
4
Возвратившись в гостиницу, Лао Ли, как был в пальто, бросился на постель. Положив руки под голову, он лежал и смотрел в потолок. Мечты о поэзии, о жизни рассыпались прахом после визита к Чжан Дагэ. И не потому, что Чжан был сильнее его в философии или в ораторском искусстве, просто Лао Ли самого себя не знал и потому недооценивал. Его то и дело одолевали сомнения: он мечтал стать революционером, философом, но сделать хоть шаг по этому пути не хватило смелости, наконец, он решил остаться чиновником, честным главою семьи, но опять не был уверен, правильно ли поступает. В конце концов… О! Нет никакого конца, сплошные колебания.
Привезти жену? За каким чертом! Ему противны ее изуродованные ноги, красные штанишки и зеленые курточки на детях!
В сущности, все это пустяки, и лучше о них не думать, а то становится еще тяжелее. Почему? - он и сам не знает. Он не может больше гоняться за иллюзиями. Они вносят такую же сумятицу в душу, как неизменно повторяющийся дурной сон.
Развод невозможен. Нелегко будет уговорить родителей, да и зачем огорчать стариков! Но то, что радует одного, всегда огорчает другого. Так было и будет до тех пор, пока мир не переменится. Моральные принципы буржуазии и рай на земле - несовместимы. Чего же я хочу? - спрашивал себя Лао Ли. Но ответить не мог
Не виновата же она в том, что ей изуродовали ноги, и красные штанишки не она придумала. А я чем виноват? Кого жалеть, ее или себя? Не надо прятать чувства под зонтиком разума; зонтик не пропускает солнечных лучей, и наступает мрак!
Никакого выхода! Я мучаюсь в городе, она - в деревне. Есть только один, хотя и скверный выход: с глаз долой - из сердца вон. Но выход ли это?
Ладно! Повременю немного. Она ведь жена не Чжан Дагэ, а моя!
Лао Ли взял книгу, попытался сосредоточиться, но не мог. Умыться, что ли? Или пойти купить фруктов? Может, почитать газету? Он так и не двинулся с места и снова принялся за книгу. Иероглифы по-прежнему расплывались перед глазами.
Кто сказал, что она неисправима? Почему во мне нет ни капли смелости?
Но ты не сделаешь ее другой. Ты самого себя не в состоянии перевоспитать! Перед тобой стена. Свали ее - за ней простор, дикий, бескрайний. Но ты не рискнешь сделать это, побоишься отравить себя воздухом неизвестности. Позади тоже стена. За ней - постель с пологом, столы и стулья, теплая печь, аромат чая. И эту стену ты тоже не перешагнешь, побоишься задохнуться в спертом воздухе. Так и будешь стоять между двух стен, пустой мечтатель!
В соседний номер пришли гости. Шумели, смеялись. Это вывело Лао Ли из раздумий, и он еще сильнее ощутил одиночество.
Воспитать детей? Да, обществу нужны хорошие люди.
Ему снова захотелось потрогать ручонки своих малышей, мягкие, теплые, пухленькие, с ямочками, с маленькими ноготками. Ручки, которые пахнут сластями и бананами. Пусть я полюблю, пусть снова женюсь, детей все равно не оставлю!
Жена - всего лишь мать его детей. Лао Ли закрыл глаза, пытаясь представить себе, как она улыбается, но не смог. Она умеет стряпать, умеет переносить лишения.
Из соседней комнаты донесся женский голос, раздались аплодисменты, потом запели мужчина и женщина. А его жена? Она только и может ходить за курами, свиньями да бранить детей. Еще может ругаться с соседями.
Придется самому воспитывать детей. Не то он окажется недостойным отцом.
Но нельзя же привезти детей одних, без матери. Лао Ли окончательно запутался. Нет, это не жизнь - жалкое существование. Где же справедливость? В чем истина? Разве не в известных изречениях: «Стихи гласят…» и «Мудрец сказал…»? [13] За свои поступки он, как человек честный, должен быть в ответе перед новыми идеями, а его идеи, созвучные эпохе, в ответе только перед самим дьяволом.
Жизнь его изуродована, как ноги жены.