— Уходи.
Решительно шагает к Лиле. та в истерике отталкивает ее, затем пытается вырваться из материнских объятий с криками и визгами, которые оглушают меня. И в голове ни одной мысли.
— Тише, Лиля, тише…
— Ты найдешь другого! — вопит Лиля. — Я буду не нужна и тебе!
— Какая глупость, — Ада прижимает ее к себе и оседает вместе с ней на пол. — Ты всегда будешь нужна мне.
Я хочу сказать, что Лиля всегда будет нужна нам, но я выхожу из комнаты, в которой когда-то собирал детскую кроватку. Тогда в лучах солнца рядом сидела Ада, гладила живот и с тихим напевом изучал инструкцию по сборке.
— Я люблю тебя, — тогда сказала она и с улыбкой протянула на раскрытой ладони болтик. — Больше жизни.
Теперь мне этих тихих слов не услышать и не увидеть этой солнечной улыбки. Останавливаюсь и оглядываюсь на Лилю, что в слезах выскакивает из комнаты. Смотрит на меня диким зверенышем, который укусит, если протяну руку.
— Прости меня, Лиля… Я не справился.
— Уходишь? — подбородок дрожит.
— Сейчас мне лучше оставить вас, — с трудом выдерживаю заплаканный взгляд.
Вытирает кулаком слезы, шмыгает и шепчет:
— И куда ты?
— Не знаю.
— К ней, да?
— Если к ней, то я ее прибью, — тихо отвечаю я. — Переночую в гостинице.
— А потом?
— Нам надо всем остыть, Лиля. Сейчас мы можем действительно устроить войну.
— Я не остыну, — опять всхлипывает, — и не надейся.
Делаю несколько тяжелых шагов, и Лиля шепчет:
— Нет… Я так не хочу, папа…
— Прости.
Ускоряю шаг, торопливо спускаюсь под ее вой, который вспарывает мои вены тонкими лезвиями. На крыльце задыхаюсь от боли, что расползается в груди черной паутиной.
Я уничтожил свою семью. И я знал, что к этому все придет. Знал и все равно позволил всему произойти.
И я не могу даже самому себе ответить, почему я решил подпустить к себе Ию. У меня не было к ней любви или тайной страсти, с которой бы я боролся. Она просто однажды пришла, а я ее не прогнал.
С каждой секундой я зверею. Я аж чувствую, как мой мозг покрывается ожогами лютой ненависти к Ие. К этой зеленоглазой змее, что отравила наш брак.
— Убью, мразина, — в голове в который раз щелкает, и я ухожу под волну бурлящей ярости. — Брюхо тебе вскрою.
Глава 8. Ведьма
— Разве можно кого-то так любить? — тихо спрашивает Матвей, сжимая мою руку.
Я и сама не верю в то, что любовь может быть такой. Топкой, всепроникающей и обволакивающей.
— Можно, — шепчу я, вглядываясь в голубые глаза Матвея.
Рассвет. Над озером, которое идет редкой рябью, ползет дымка, а в лесу позади нас щебечут ранние пташки. Скоро небо озарится розовым и оранжевым. Воздух звенит от свежести, на траве вспыхивают росинки.
Кладу руку на живот, и улыбаюсь.
— И ты всегда будешь любить?
— Мне кажется, я тебя всегда тебя любил, — Сжимает мою ладонь крепче. — Только увидел тебя, и всё. Пропал с концами.
— И я тоже, — едва слышно отвечаю я. — Одного взгляда хватило.
— Только Ия была там лишней, — едва заметно хмурится.
— Если бы не она, то я бы убежала, и нашего знакомства бы не случилось.
— Меня бы это не остановило. Вижу цель, не вижу препятствий, — Матвей смеется. — Никуда бы ты не делась.
— И ведь не денусь? — с надеждой спрашиваю я.
Душу касается холодный страх перед будущим, о котором мы ничего не знаем, но в следующую секунду он отступает.
— Нет, не денешься, — с тихой и игривой угрозой всматривается в глаза. — Я на тебя подсел, Ади.
— Ловлю на слове, — шепчу я в его губы. — Если убегу, то догонишь, да?
— Да, — его глаза теплые и уверенные. — Моя девочка.
По венам растекается вязкая патока слабости, и он меня целует. Нежно, глубоко и неторопливо, будто пытается запомнить этот поцелуй на рассвете у лесного озера. И я его тоже запомню. Когда мне будет грустно, то это теплое воспоминание меня согреет.
Замираю, когда чувствую в животе мягкий, но решительный толчок.
— Что? Ади? — глаза Матвея вспыхивают беспокойством.
Я хватаю его руку и прижимаю к животу. Новый толчок, и его глаза округляются. Зрачки расширяются.
— Здоровается, — мое сердце учащает бег.
— А тебе не больно? — с тревожным восторгом спрашивает Матвей и боится выдохнуть.
— Нет, не больно, — я улыбаюсь. — Очень странное ощущение, но не больно.
Матвей опускается на колени и прикладывает ухо к животу:
— Привет.
Новый толчок, но уже ленивый.