У меня плывет в глазах? Или все это тоже видят?!
Все видят, да?!
До моего слуха доносятся всхлипывания Марии. Уверена, не только до моего. На лицах собравшихся скорбь, кто-то спрашивает:
— А это кто?
— Так это дочь друга Лехи, он сам говорил… — отвечает. — Был обязан старому товарищу, в ответ помог его дочери с работой, еще с чем-то. Широкой души был человек… Ох, как жаль, что его не стало.
Странно, что я ничего о дочери друга не знала! Или свекр знал о похождениях Глеба и… покрывал его?!
— Ничего о таком не слышала, — шепчет мама. — А ты?
Отрицательно качаю головой. Судя по лицу мамы, она тоже озадачена.
Внезапно все ахают.
Начинаются крики. Зовут врача.
Я всего на секунду отвлеклась!
Зато теперь вижу, как на руках Глеба распласталась Мария.
Совершенно без чувств. В глубоком обмороке…
И, разумеется, он подхватил ее.
Как в кино.
Глава 7
Она
Вокруг них столпились люди, окружили плотным кольцом, начали сыпать рекомендациями.
В голове стучит: «Она своего добилась! Добилась внимания!»
Настолько сильного внимания удосужилась, что взгляды всех собравшихся обращены к ней, и гроб свекра начинают забрасывать землей под звуки перешептываний и советов, как лучше привести в чувство эту мамзель!
Неслыханная наглость. И Глеб — с ней.
Какого черта он с ней, если его место — быть рядом со мной, со своей семьей…
Внезапно пронизывает ощущение, от которого сердце становится холодным-холодным и превращается в огромный кусок льда — семьи больше нет.
Нас больше нет.
Терпеть это не стану, завтра же…
Задыхаюсь!
Плевать на приличия, хватит вытирать об меня ноги напоказ!
В висках стучит: я завтра же на развод подам. И с квартиры съеду.
Порога не переступлю, пока нас не разведут и не разделят имущество, как полагается.
Ноги моей не будет там, где он со своей шлюхой миловался!
— Оль, ты держись. Все пройдет, — стискивает мою ладонь мама.
У меня такое чувство будто я хороню не только свекра, но несколько лет своей жизни хороню.
Наконец, толпа схлынула. В сторону.
Не в последнюю очередь от слов Глеба, который настойчивым, громким голосом требует, чтобы отошли, дышать нечем.
О, как он о своей красотке печется!
Просто коршуном над лялечкой вьется.
Во мне закипают отнюдь не безобидные чувства, появляется бессильная злость, которая трансформируется в ярость по отношению к мужчине, который так беспечно обошелся с моим сердцем и любовью. Просто швырнул его в грязь и хорошенько потоптался подошвами своих сапог.
— Глеб… — доносится слабый стон.
Маша подает голос, подниматься не спешит. Предпринимает попытку, но почти сразу же падает, обратно на руки Глеба, цепляется за его широкие плечи.
— Ох, мне плохо стало… Это все из-за…
Голос Маши крепнет.
Одна ее рука ползет ниже, с груди на живот.
Мои глаза округляются до боли, когда замечают, когда ее пальцы касаются живота.
Догадка пронзает насквозь: эта шлюха еще и беременна?!
Решила довести спектакль до конца и сообщить прилюдно?
Но Глеб обрывает:
— Тесное платье и куртка у тебя, Мария. Плохо стало из-за похорон. Он же был другом твоего отца. Уже полегче стало, поднимайся.
Глеб держится рядом с ней и сжимает за запястье. Я вижу, как его пальцы впиваются в ее кисть. Он отводит Марию в сторону, шепнув ей что-то. Она встревоженно вскидывает голову, как будто полна возмущения, но натыкается на ледяной взгляд Глеба и тушуется, больше не предпринимает попыток сказать хоть слово.
Я отворачиваюсь. Не имеет значения, что у них там происходит, потому что я для себя все решила.
***
Сегодня ветрено, работяги стараются закончить быстрее, потому что весной ветер кусает больнее, чем всегда.
Сразу после кладбища отправляемся в кафе, которое сняли для поминок.
— Оля… — слышу голос мужа. — Оля!
Он зовет меня. Ах, вспомнил, что ли?
Я топчусь на месте и подталкиваю детей в сторону автобуса.
— Оль, ты чего? — удивляется мама, но следует за мной.
Заходим последними, автобус трогается с места. Нам уступают место, снова выслушиваю соболезнования, киваю всем, благодарю.
По лицу и позе мамы видно, что она хочет со мной поговорить, но ждет более подходящего момента. Не знаю, поддержит она меня в этом решении или нет?
Я как-то надеялась, была уверена, что поддержит, но сейчас вдруг задумываюсь: а что, если нет?
Становится сложно дышать, накатывает дурнота. Сразу начинает лезть в нос запах чьих-то противных духов. Чтобы перебить этот запах, я обнимаю дочь и прижимаюсь губами к ее волосам. Она будто застыла, впервые на похоронах, а Ванька уже вроде не маленький, но еще не до конца понимает масштаб трагедии.