— Иван Богданович. Лавров. Старший следователь по вашему делу, — представляется он.
Дело… Боже, еще и дело завели… Но понимаю, что нужно.
Просто все это навалилось разом, и меня тянет в сон. Жутко тянет в сон!
Знаю, что лучше не спать. Помню, когда дочка упала с двухколесного велосипеда и сильно ушибла голову, ей не давали спать. Я тоже не должна, но так сильно хочется: перед глазами то и дело проносятся темные вспышки, похожие на звездочки.
Мысль начинается и обрывается, сложно сосредоточиться на чем-то одном.
Прощание выходит скомканным. Напоследок следователь еще раз называет свое имя. Я и не представилась, понимаю запоздало, но мое имя ему и так известно. Конечно, известно!
Какие глупые мысли, разорванные.
То одно мелькнет, то другое.
Кружит. Тянет в сон.
***
Уснуть мне не позволяет еще один визит. Сразу же после ухода следователя в палате появляется Глеб.
Серьезный, мрачный. Взгляд темный.
Может быть, это все из-за сотрясения, но я не могу долго смотреть на мужа.
Вздрагиваю, отвернувшись. В голове будто засели слова следователя: «Дмитриенко, на муже потерпевшей рубашка какого цвета? Серая? Ясно… »
Нет, это не мог быть Глеб! Не мог…
Или… мог?!
— Оль, как ты?
Голос Глеба звучит взволнованно. Я закрываю глаза.
— Оль, тебе пока спать нельзя, слышишь?
Присев рядом, Глеб сжимает мою руку между своих ладоней.
Сердце подпрыгивает в район горла, становится нечем дышать. Пульс усиливается.
Пытаюсь аккуратно отнять руку, Глеб не пускает. Наклонившись, целует мою кисть, покрывает быстрыми поцелуями.
Пальцы дрожат, сердце вот-вот вырвется из груди.
Сжимаю пальцы.
— Не надо, Оль. Я дурак. Виноват. Конечно, виноват. Да? Поругаешь меня? Дурак же…
Усилием воли раскрыв ладонь, Глеб тычется в мою ладонь, будто кот бездомный. Выпрашивает ласку? Ладонь колет его щетиной.
Слезы на глазах набухают.
— Отпусти, мне нехорошо. Снова нехорошо, — прошу едва слышно.
Глеб отпускает мою ладонь с сожалением, выпрямляется. Мне сложно на него смотреть. Чем дольше смотрю, тем темнее и явственнее мне начинает казаться, что я видела краем глаза именно его рубашку, ту самую рубашку.
И шаги были уверенные такие, веские.
Никто не ломал дверь, ее ключом открыли.
Значит, это был он?
Прячусь под одеялом, натянув его до самого подбородка.
Хочу, чтобы он ушел.
— Оль. Ты видела, кто на тебя напал?
— Нет.
— Уверена? Оль, постарайся. Быстрее найдем ублюдка.
Дышу через раз, просто не могу выносить его общество сейчас!
— Почему на меня не смотришь? — спрашивает и сам же отвечает. — Ты… ты же не думаешь, что это был я?
— А если… Если я так думаю, то что?
Даже посмотреть в его сторону мне кажется невероятно сложным, но я делаю это и почти сразу же отдергиваю взгляд в сторону, будто ошпарилась кипятком.
— Закончишь начатое? — говорю совсем тихо.
— Б…ь. Да что ты такое несешь?! Как?! Оль… Ты как такое обо мне подумать могла?! Как?!
Его голос звенит от возмущения.
— Прости. Кричать не лучшая идея, — говорит будто сам себе. — Давай ты отдохнешь. Только не спи, идет? Не спи пока, Оль. Потом ты придешь в себя, и мы… посмеемся. Мы все вместе посмеемся над тем, как глупо ты меня обвинила.
Мы все посмеемся.
— Маша тоже смеяться будет? — шепчу. — Это она с тобой была?
— О чем ты?!
Отворачиваюсь от него с огромным трудом, ложусь на бок. Как же больно, мамочки. Чувство, будто я весь земной шар тяну следом за собой.
Хорошо, что дети у мамы… Как же хорошо, что о них есть, кому позаботиться. Остальное — потом.
— Оль, ты почему про Марию спросила?! — не унимается Глеб.
И здесь он — про нее.
Все про нее. Все вокруг нее.
Пусть катится к своей шлюхе…
Ни слова больше не скажу.
Надо бы маме позвонить. Вещи ей отвезти… Собрала же многое.
Попросить Глеба? Ему же лучше будет — никакой возни с детьми, кувыркайся со шлюхой, сколько душе угодно.
Неожиданно чувствую поцелуй, муж наклоняется и целует в плечо.
Горячо. Тошно… Зачем он это делает?
— Отдыхай. Я поговорю с врачом, потом к тебе. Идет?
— Нет. Не стоит. Не утруждайся.
— Олька, у тебя сотрясение. Это не шутки, слышишь!
— Все кончено, Глеб. Теперь я — не твоя забота.
— Еще чего! — злится.
Он просто кипит от гнева, обходит кровать и садится возле нее так, что наши глаза оказываются на одном уровне.
— Ерунды не придумывай! Моей женой останешься. У нас семья.
Глава 15