— Безлактозного молока нет, случайно?!
— Нет.
Достаю графин с компотом, ставлю подогреться.
— И блины на муке с глютеном, — цокает недовольно Мария. — Неудивительно, что Алексей Дмитриевич слег, у него был повышенный холестерин. Здесь, куда ни посмотри, сплошь одни вредные продукты: сплошные быстрые углеводы и жир!
— Решила поиграть в нутрициолога? Не в том месте ты решила поиграть в тетю доктора.
— Или не с тем человеком? — проезжается по мне насмешливым взглядом.
— И не с тем человеком, верно. А тебе не кажется, что ты кое-что забыла?
— Что именно?
На кухню входит еще и тетя с племянницей, и я решила включить в игру. Ахаю притворно и говорю громко:
— Утюг выключить забыла? Как же так, Маша. Ай-яй-яй… Быть беде! Конечно, я все понимаю… Выключить некому, иди, провожу я тебя…
Схватив мерзавку под локоть, тащу ее на выход быстрым шагом, она путается в своих каблуках, но прилюдно верещать боится. Зато я говорю всем и каждому, что эта дура утюг не выключила.
— Отпусти! — брыкается, едва успевает схватить модную кожаную курточку.
Вот только мы уже вышли из дома.
И я, надев калоши, тащу гадину через весь двор.
Она дважды запинается каблуками за брусчатку. Довольно старую, свекр хотел в начале лета перестелить весь двор…
На второй раз Мария ахает: у нее отвалился каблук.
Ее проблемы.
Не мои…
— Пошла вон. Шалава!
Я выталкиваю ее со двора, хлопаю калиткой.
— Думаешь, это конец? Ты не победила! — кричит по ту сторону. — Я еще вернусь!
Глава 3
Она
Шлепаю в галошах обратно до дома, еще не весь снег стаял, кое-где лежит безобразной серой, грязной коркой. В других местах его уже совсем не осталось, а в в некоторых местах под коркой грязи — такой дивно белоснежный, что замираешь от подобной чистоты на фоне всеобщей весенней грязи.
В дом идти не хочется, сворачиваю к качелям. Тропинка до них полностью растаяла.
Остов качелей стоит, мягкие чехлы сняты, лежат в больших пакетах на чердаке. Знаю, потому что по осени самолично их снимала, стирала, убирала. Однако сейчас я беру кусок сухой фанеры и стелю на качели, сажусь. Мягко оттолкнувшись пяткой от земли, раскачиваюсь совсем немного.
Завтра хороним, проносится в мыслях.
Вроде бы удалось избежать скандала на похоронах свекра. Завтра отправим его в последний путь, и…
И что потом? Потом за свою жизнь надо будет взяться, да? Или не по-христиански это, ведь ни девять, ни сорок дней не прошло, а я разведу вопрос с разводом.
Можно ли так?
Оставаться в браке не вижу смысла.
Больно слишком жить с человеком, изо рта которого в мой адрес столько грязи вылетело. Еще больнее понимать, что да, было… У него с этой сучкой было, а я, дура…
Ну, вот что теперь, а? У меня же вся жизнь — это семья, жизнь в браке, забота о муже и детях — Тамара да Ванька. Работала я совсем немного, Глеб поставил условие, и я выбрала семью…
Брака не станет, и что делать, идти куда, а? Станет ли Глеб исполнять свои обязанности? Или закроется окончательно?
У него такое лицо и страшные пустые глаза, я ничем не удивлюсь. Ни одному скотству в его исполнении.
Нет, на алименты я, само собой, подавать буду. Да, буду. Ибо нефиг…
Но как быть? Тут у меня двое детей и третий… Третий ребенок уже на подходе. Мы так долго его хотели, два выкидыша до него было…
Сложно будет мне одной с тремя.
Но аборт? Нет, на аборт не пойду. Ни за что!
Как свою жизнь после развода выстроить так, чтобы жить не хуже, чем прежде? А как прежде, уже точно не выйдет.
Но и в браке жить не смогу со знанием, что муж с этой шлюхой кувыркался.
Нет уж, лучше без него. Захочет быть отцом, тем же самым хорошим отцом, как и прежде, препятствовать не стану, а во всем остальном думать надо.
Ну ладно, Оль, не раскисай, что ли, говорю сама себе.
Тем более, одна не останусь. Мама есть, квартира у нее тоже имеется. Там и поживу, пока все решится. Развод через суд — дело не быстрое. Не хочу в квартире с Глебом оставаться, он наверняка и в нашей квартире охотно развлекался, пока я с Тамарой по секциям, да с мелким, то на массаж, то на бассейн.
Ведь было пару раз так, что я приехала, а в квартире — Глеб. Причем, выходит из душа.
Запачкался, что ли? Да нет, подмывался, наверное, после приблуды своей, а мне лапши на уши навесил…
— И-и-ить, хороший человек был, да, Олюша?
Неожиданно в мои мысли врывается голос постороннего. Конечно, не совсем хорошо называть биологического папашу посторонним, но сейчас мне никого видеть рядом не хочется. Ни видеть, ни слышать.