Вот шутник… И не очень смешно, между прочим, но я снова улыбаюсь. Каждой его не самой удачной шутке…
Звонок не прекращается. Да кто же такой неугомонный?
И через секунду слышу, как из коридора доносится требовательно:
— Глеб, нужно обсудить кое-что важное! Ты не отвечаешь на мои звонки!
Настроение мигом омрачается.
Мария!
Вот почему я не спешу сходиться с Глебом и даже об общении думаю с осторожностью.
Пусть сначала расставит все точки над i! И, если реально любит меня, то с этой мерзостью церемониться не станет!
Или... между Марией и Глебом все-таки что-то было? Слишком нагло она приперлась в нашу квартиру...
Глава 28
Глеб
— Совсем охренела?! — говорю возмущенно.
Перед глазами темнеет от ярости. Я был готов терпеть, при условии, что Мария не расскажет при всех об интрижке с отцом, не обгадит его светлую память.
Но больше эту сволочь ни одной секунды терпеть не намерен и понимаю, как сглупил, когда слезы раскаяния старика проложили дорожку на моем сердце.
Надо было не идти у отца на поводу, а решить вопрос четко и быстро, не подыгрывать в шантаж, на который повелся отец. Но я был слишком слеп и отправлен сомнениями, посеянными во мне посторонними.
Этого следовало избегать всеми силами, держаться за веру в любимых, сказанное — проверять и спрашивать!
Чего толку сожалеть о сделанном?
Я лишь пытаюсь вынести урок из того, что натворил, чтобы больше никогда не повторить ошибок.
Ни-ког-да!
— Пошла вон, мерзавка! Сунешься еще раз ко мне, к моей семье, вылетишь кубарем. Пинка под зад отвешу, лядь бестыжая. Не посмотрю, что беременна!
— Да как ты можешь! Я… Я вынашиваю твоего братишку! Я чувствую, что подарила Алексею наследника, я…
— Головка от часов Заря. Вон! — добавляю, распахнув дверь. — Выметайся. Сама… Или тебе помочь?!
Бросаю на нее взгляд исподлобья. Мария вздрагивает и делает шаг назад, говоря уже из подъезда:
— Глеб, Алексей тебя недооценивал! Глеб, ты достоин большего! Ты просто должен разрешить себе взять это от жизни. Глеб…
Захлопываю дверь с сильным грохотом. Черт, а… Вот же выдра, умеет выбесить!
Еще и на работу папаша мне ее подсадил, будет там нервы мотать, вот спасибо! Переведу ее в другой офис, подальше с глаз, и дам распоряжение, чтобы ей не давали поблажек. Ни одной чертовой поблажки! Довольно… Дрянь совсем берегов не видит.
Мария уходит не сразу, еще с минуту стоит в подъезде, будто надеется, что я выйду и разговор продолжится. Но черта с два я проведу с ней хотя бы одну минуту из того времени, что отведено на семейный вечер.
После ее ухода мне хочется помыться, ощущение такое, что я — дико грязный. Долго тру руки с мылом под проточной водой, протираю лицо и шею.
В какой-то момент понимаю, что в ванной я уже не один. Закрыв кран, поднимаю взгляд в зеркало, ловлю в нем отражение Оли. Она застыла в дверях, смотрит с беспокойством.
— Все хорошо, Глеб?
— Нет, — срываю полотенце. — Ни хрена не хорошо. Мы не вместе.
Она вспыхивает:
— Глеб!
— Что, Оль? — вытираю лицо, растерев его до красноты.
Из кожи вон лезу, пытаясь уловит лучики и тепло тихого семейного счастья, но страдаю от того, что оно неполное. Они посидят немного в гостях и отправятся к маме Оли. Она решила, что так лучше, и я не могу не признать, что она права, по-своему права.
Сам же согласился, что так будет лучше, но чувствую себя несчастным без семьи, без детей. В особенности, несчастным я ощущаю себя без Оли. Понимаю, что обидел, что сделал больно, что продолжал травить себя и ее ядом, пока не стало слишком поздно для прощения.
И все-таки я надеюсь. Просто чертовски сложно надеяться.
— Я рада, что ты не стал с ней церемониться, — говорит Оля.
Я направляюсь к выходу из ванной комнаты, жена движется немного в сторону, давая пройти, но в самый последний момент ловит мою ладонь, сжав пальцами.
Мне мало одного касания, сгребаю ее охапку, обняв. Оля резко выдыхает от неожиданности и обнимает меня в ответ. Не могу ей надышаться, уткнувшись носом в ее шею.
Ладони Оля гладят меня по спине. Я тихо перебираю ее волосы, наслаждаясь моментом.
Очень сильно хочу ее поцеловать, очень. Губы сводит от желания…
Сдаюсь этому желания, чиркнув губами по скуле, сердце жены ускоряется, выстукивая ритмом в мою грудную клетку. Ловлю эти отголоски, крошечные свидетельства того, что ей не все равно.
— Глеб.
— Люблю тебя, Оль. Ты, может быть, и не веришь. Но я никого так не любил, как тебя, и больше полюбить не смогу. В тебе всего себя оставил.