— Может, ты такая холодная и сухая, потому что ноги перед ним раздвигала? Старику давала?
— Больной! Он мне как отец!
— Но не отец! — дышит на ухо.
Скрипит дверь. На порожке наледь, но Глеб распахивает дверь сильной рукой, ледяные крошки отлетают во все стороны, колят и впиваются в мои голые икры.
Отрезвляющее касание холода. Муж толкает меня к стене и надвигается, как темная туча, как сгусток безумия. Он же совершенно ничего не соображает. Перепил от горя! А кто ему такую грязь в уши надул, я даже не представляю.
Зато очень хорошо чувствую его нетерпеливые руки и грязные касания всюду. Рот запирает его ладонь, он прижимается сзади, пытается стянуть с меня короткие лосины.
Бранится, прижимается. Дышит хрипло, совсем не похож на себя.
Я кусаю его за ладонь, сжимаю зубы изо всех сил.
Пока не чувствую вкус его крови во рту.
Это придает Глебу еще больше злости. Он толкает меня к стене крепче, щеку царапает о деревянные стены из бревен.
С ужасом понимаю, что в таком состоянии собственный муж меня изнасиловать может. Он же ничего не соображает! Нажрался…
Заставляю себя расслабиться на миг.
— Так и знал, что ты любишь пожестче! Надо было раньше…
Попу холодит прохладой. Глеб на миг прекращает меня держать, надо и со своими брюками справиться, но у него ничего не выходит.
— Давай я? — предлагаю.
Развернувшись, быстро расстегиваю ему брюки и резко дергаю их вниз, потом толкаю мужа в плечи, что есть сил, и бросаясь наутек, на ходу натягивая свою одежду.
— Стой! Вернись… Вернись, гадина! Я тебя проучу! — рычит он.
Вылетев на улицу, набрасываю крючок на круглую петлю, дергаю засов.
Закрыла.
Боооже…
Хрипло дышу, прислонившись к двери спиной.
Внезапно дверь за мной начинает дергаться, Глеб осыпает ее ударами и бранью.
— Открой! Немедленно!
— Проспись, дурак, — выдыхаю тяжело. — Проспись, идиот!
— Оля! Тут дубак! Холодно! Я заболею! Оля!
Дурак…
Сердце заходится так, словно сейчас из груди выпрыгнет. Поправляю на себе одежду. Щека горит: надо приложить лед, чтобы на похоронах не ходить с синяком и опухшей скулой.
Замерзнет? Нет, скорее остынет! Если не дурак, поищет там. Свекр в последнее время кое-какие вещи выносил в летнюю кухню, потому что на чердак не мог подняться. Найдет, чем укрыться. Станет совсем невмоготу, пусть окно выдавит, там рамы простые, деревянные, и стекла совсем старенькие.
Не пропадет, думаю сердито, шагая к дому.
***
Буквально с порога ко мне бросается тетка.
— Ну, как он? Как он, Оленька?
Я смотрю на нее с раздражением, понимаю, что не она виновата в наших бедах, но ничего с собой поделать не могу, злюсь.
— Теть Ларис, я вас, кажется, за Ванькой просила присмотреть! Что вы меня здесь караулить решили?
— Ванечка спит. Прикорнул на подушке в обнимку с игрушками. Я тихонечко их собрала и вышла, не стала будить. У старшей тоже телефон забрала, — отчитывается и добавляет строго так, с осуждением. — Не дело это, Оль, ребенку телефон совать под нос в таком возрасте! Рано еще, глаза посадит.
— А вы, теть Ларис… Ничего не заметили? Я свекра хороню, он мне, как отец был! Считай, что отца хороню, организация — вся… На мне! На мне, потому что Глеб с горя запил, И все… Все вы… — на глазах закипают слезы. — Все вы только и делаете, что лезете с умничаниями да с упреками, осуждаете! Помогли бы лучше! — бросаю в сердцах. — Не лезли бы под руку в такой момент! Я с ног сбиваюсь, беременная! — вырывается.
Тетя Лариса ахает, прижав обе ладони ко рту.
— Беременная? — переспрашивает она и вдруг кидается меня обнимать, воет. — Да это же радость… Радость такая! А Лешка знал? Знал, что у него еще один внук появится?
— Не знал. Никто еще не знает. И говорить я не хотела пока что… Поэтому… молчите!
Она целует меня со слезами, по волосам гладит и вдруг замечает:
— А с лицом что? Неужели…
— Лицо встретило Глеба, вот что.
— Вот лед приложи, — бегом суетится у холодильника, пересыпая в полиэтиленовый пакет лед из формы для заморозки. — Приложи, подержи! И на Глеба не обижайся. Не со зла он, я уверена. Перепил с горя. Ну, с кем не бывает? Все не зла. Глеб всегда хорошим мальчишкой был. Сорванец, но… хороший. Отец в нем души не чаял, близки они были очень, вот Глеб и запил.
Тетя всхлипывает:
— Теперь он круглая сирота. Неважно, сколько лет, человек без родителей — всегда сирота. Так что ты, Оля, зла на Глеба не держи! Если он что-то сказал плохое или обидел, то лишь нечаянно. Отпусти обиды, махни на них рукой! Тем более, ребенок у вас еще один будет, так вообще грех зло держать…