Выдыхаю, когда Виктор наклоняется к девочками и что-то говорит. Они округляют глаза и бегут к машине.
О рюкзаках напомнил?
— Блин, забыли, — девочки через несколько секунд заглядывают в машину, хватают рюкзаки, и Лиза взбудораженно шепчет. — Папа вулкан привез. Двойки не получим.
— Говорит, ночью вулкан сделал, — Надя немного запыханная. — Блин, я уже готовилась мазаться, что мы ничего не успели. Все, мам, пока.
Хлопают дверцы. Вновь бегут к Виктору.
Опять объятия на прощание с папулей-героем, который спас дочек от двоек, и машут мне руками. Я поднимаю ладонь, сдержанно улыбаюсь и медленно сдаю назад, чтобы выехать с парковочного места.
Мимо пролетает черный хэтчбек, чуть не задевает меня, и я стискиваю руль еще крепче:
— Вот сука.
Виктор кивает мне в знак запоздалого приветствия.
— Пошел к черту, — цежу сквозь зубы, и он усмехается, будто услышал мои слова.
Я бы не хотела, чтобы он сейчас подошел к моей машине, постучал по стеклу и лично поздоровался.
Нет, мне этого не надо.
Но я злюсь, будто я ждала от Виктора большего, чем просто ленивого кивка головой.
Наблюдаю, как он разворачивается и шагает прочь.
— Ну и катись, урод.
Выезжаю с парковочного места, преисполненная разочарованием.
И ведь он ведет себя так, как я этого хочу. Не полез ко мне с лишней приветливостью, ненужными разговорами, однако это жутко бесит.
Всю дорогу я прокручиваю в голове его ухмылку, кивок и матерюсь под нос. Я и подумать не могла, что знаю столько хитрых и вывернутых ругательств.
Через минут сорок я зло стучусь в стеклянную дверь, над которой висит красивая табличка “скоро открытие”.
— Да е-мое, — шиплю под нос и лезу в карман за телефоном, — я же предупреждала, что буду…
Вижу как из глубины моей будущей супер-пупер модной ногтевой студии шагает прораб Андрей. Открывает дверь, и я натянуто улыбаюсь:
— Доброе утро.
— Доброе, — он тоже улыбается.
Крупный мужичок лет сорока, который, возможно, раньше занимался спортом, а потом раздобрел. Джинсы, синий свитер мелкой вязки и небольшие залысины.
— Закончили? — спрашиваю я и проплываю мимо Андрея.
— Да.
В пустой студии пахнет свежей краской и побелкой. Меня немного отпускает, пока я хожу и заглядываю в каждый угол в поисках косяков.
Но я их не нахожу.
Эта студия, как и остальные, будут выдержаны в простом и лаконичном стиле. Белые стены, белые столы и кресла, обитые пудровым бархатом.
— Можно мебель заказывать, — захожу в дальную небольшую комнатку, которую я оборудую под склад. — Сюда стеллажи…
Понимаю, что Андрей стоит за моей спиной. И очень близко. На руках и загривке волосы встают дыбом от нехорошего предчувствия.
— От тебя хорошо пахнет, — голос у Андрея хриплый и он касается моих волос шумным выдохом.
От тебя. Когда мы успели перейти на “ты”?
— Отойдите.
И я будто со стороны наблюдаю, как потная мужская ладонь зажимает мой рот, а тонкие губы шепчут:
— Ты сама этого хочешь… не зря так жопой крутила передо мной…
Я после признаний Виктора истошно кричала и крушила дом.
А сейчас лишь мычу с широко распахнутыми глазами. Андрей валит меня на пол. Я вскидываюсь под его тушей и получаю тяжелую оплеуху по уху. В голове звенит, и на несколько секунд в глазах темнеет.
Я чувствую, как трещит по швам моя юбка.
Нет.
Я не хочу.
— Надушилась, сука, блузку прозрачную надела… И каждый раз что-то новенькое… взгляды… знаю я таких шлюх…
Нет.
Я вела себя всегда прилично и вежливо. Без намеков. Ладонь Андрея пахнет известью и цементом.
В голове вспыхивает, как он закрыл дверь, опустил жалюзи и забрал ключи.
Вторая рука лезет мне под юбку, и я вновь брыкаюсь, мычу и тону в ужасе, а потом мои легкие обжигает рваный вдох.
Кто-то буквально срывает Андрея с меня.
Я неуклюже отползаю, захлебываясь слезами, и забиваюсь в угол.
Виктор за шиворот отбрасывает Андрея к стене и наносит по его удивленному лицу удар.
Глава 32. Вот это страсти
Молчаливый удар за ударом. Брызги крови, которые веером из точек оседают на белых стенах.
У Андрея не выходит отбиться.
Это бессмысленно.
У Виктора поставлен удар.
В секции единоборств, на улице, в университетских драках и агрессивных встречах с такими же придурочно-амбициозными выскочками.
Я слышу хруст, стоны и хрипы. Виктор не останавливается. Глаза пустые, лицо бледное, как алебастровая маска.
Его истинная ярость не про красные пятна на щеках или лбу, не про расширенные зрачки и не про рык с матами.