Глава 4. Все хорошо было у меня
— Я так понимаю, сложный разговор состоялся, — в гостиную входит полная женщина лет пятидесяти. — Я Лидия.
Лицо круглое, мягкая улыбка, крупный нос, очки в тонкой металлической оправе, брючный костюм из светло-серой шерсти.
— Как вы, Мария?
— Вы должны уйти, — шепчу я. — Немедленно.
— Первый гнев вы выплеснули, — гостья оглядывает гостиную и через несколько секунд уже сидит в кресле. — Я не враг.
— Убери ее отсюда! — рявкаю на Виктора, который застыл мрачной тенью в проеме двери. — Это касается только нас! Ты сам это сказал!
— Вам важно выговориться.
— Выговориться?! — перевожу дикий взгляд на Лидию и криком повторяю. — Выговориться?! Да у меня только маты на языке!
— Я и их выслушаю.
— Мой муж меня разлюбил!
— И что вы чувствуете?
— Я хочу его убить! — тычу в ее сторону пальцем. — Вот что я чувствую! И он еще смеет стоять тут!
— А где он должен быть?
— У той, кого любит! У той, от которой его душа поет! — рычу я. — Пусть валит к ней, а не мучает меня! Я не за этим вышла за него замуж, чтобы в тридцать восемь лет получить вот такое!
— Вы боитесь? — мягко спрашивает Лидия. — Чего?
— Вы об этом на полном серьезе спрашиваете? — в растерянности вскидываю бровь. — Не придуриваетесь? Мой муж, которого я люблю, — отрезаю каждый слог четко и зло, — полюбил другую женщину! А меня можно выкинуть на помойку, как отработанный материал!
— Это его слова?
— Нет, — цежу слого сквозь зубы. — Но это подразумевается. Разве нет?
Перевожу взгляд на Виктора, который шагает к дивану и садится.
— Нет, — глухо и хмуро он отвечает. — Никто не выкидывает тебя, как ты сказала, на помойку.
— Ты… — в отчаянии смеюсь. — Ты меня ко всему прочему решил и дурой выставить? И истеричкой? Она тут, — вскидываю руку в сторону Лидии, — не нужна! Какой ты продуманный козел! Дочерей на отдых, психологу заплатил! И типа мы должны с миром разойтись? Может, еще обнимемся, всплакнем? А после друг другу вытрем слезки, и я еще буду дружить с твоей новой гадиной?!
— Гнев — это нормально…
— Заткнись! — гаркаю на Лидию, которая сдержанно улыбается. — Он, наверное, неплохо так тебе заплатил, чтобы ты тут вещала о гневе и моих чувствах! Он оставит меня с тремя детьми и пойдет строить новую жизнь!
— Я опять спрошу, — Лидия непростительно невозмутима, — это его слова?
— Нет, — вздыхает Виктор и откидывается на спинку дивана.
— Да ладно, — разворачиваюсь к нему и усмехаюсь. — Девочки с тобой, что ли, будут жить? А как же строить новую любовь?
— Если мы придем к тому, что девочки будут жить со мной, то я не буду против, Маш, — Виктор смотрит на меня прямо и открыто. — Я их отец. И я их люблю.
— Еще и детей решил у меня отобрать?!
— Да где же ты, Маша, это услышала в моих словах? — Виктор приподнимает бровь. — Не надо додумывать того, что у меня и в мыслях нет! Нет этого! Я не хочу отнимать у тебя дочерей, не хочу быть с тобой врагами! Мне жаль, Маша! Если ты считаешь, что мне сейчас легко, то ты глубоко ошибаешься! Но это было бы неправильно быть твоим мужем, когда…
— Когда ты не любишь меня?! Когда тебя тошнит от меня?!
— Это не мои слова! — Виктор повышает голос.
— Вы бы предпочли прежнюю жизнь без правды, Мария? — Лидия опять лезет со своими правильными и умными вопросами. — Счастье во лжи?
— Да что ты лезешь…
— И вы действительно не замечали изменений в муже?
— Нет! — вскрикиваю я. — Я думала, что у нас все хорошо! Изменения были! Но не те, которые бы меня могли натолкнуть на мысль, что он меня разлюбил! — я смеюсь. — Завтраки в постель, цветы, свидания! Близость! Он не задерживался! Не раздражался! Мы не скандалили! Не спорили! Да, у меня все было хорошо!
— У тебя, — Лидия ласково улыбается, — у тебя было хорошо.
И ком в горле взрывается. Я падаю в кресло в рыданиях, осознавая, что это конец.
Все было хорошо у меня.
Но не у моего мужа.
И последний год я была для него не радостью, а наказанием. Чувством вины, сожалением и самое главное — отчаянием.
Могло ли быть у нас все иначе, и была ли у меня власть над ситуацией?
— Маша, — тихо говорит Виктор, — ты прекрасная женщина. Мы никогда не будем друг другу чужими.
— Умоляю, прекрати… — я захлебываюсь в слезах, а затем поднимаю на него взгляд. Задерживаю дыхание и сдавленно спрашиваю. — Это… моя вина?