— Да щас, ага, — зевает и елозит по ковру головой, поудобнее устраиваясь на полу.
Я недоуменно замолкаю. В моем сценарии мы вскакиваем и испуганно разбегаемся по разным углам.
Стягиваю с себя две половинки разорванной футболки и откидываю в сторону.
— Я тебя не понимаю, Вить.
— Я в этом с тобой солидарен, Машуль.
— Не называй меня так, — зло смотрю на него. — Я теперь не Машулька. Ясно тебе?
— То есть ты не намерена мне даже пяти минут дать отдохнуть?
— Что?
— Ты опять нарываешься на скандал, — приподнимается на локтях. — И на его последствия.
— Вить, мы в разводе.
— Я в курсе, — раздраженно выдыхает через нос. — Кстати, что ты сделала с кольцами?
— Не твое дело.
— Выкинула, отдала бомжам, переплавила в попугая…
— Да ты задолбал! — рявкаю я. — Да, красивый мальчик был! И будь я тогда свободной, восемнадцатилетней сыкухой, то на ночные свиданки у моря с ним бы походила! Но у меня были три дочери, пятнадцать лет брака и муж, который ночами на пляж не ходил, а дрых без задних ног, чтобы с утреца пораньше побежать на пробежку! Да! Черт тебя дери! Но знаешь что? Ты у меня был и в восемнадцать лет! И вот мне, — выставляю перед собой фигу, — а не придурочный танцор даже в восемнадцать лет! Козлина!
Жду от Виктора криков, а он опять валится на спину и вздыхает:
— Да, я в восемнадцать лет не скакал полуголым перед туристами… — косится на меня. — А ведь мне было, что показать замужним теткам.
Глава 42. Ты издеваешься?
— Это ничего не меняет, — я встаю, отбрасывая порванные трусики в сторону.
Виктор ловит их в воздухе, резко и ловко поддавшись вперед.
Молча прячет их в карман пиджака, а затем деловито приглаживает волосы.
— Ты что делаешь? — протягиваю руку. — Отдай!
— Нет, — поднимает на меня взгляд. — Я буду страдать с твоими трусиками. Алтарь сооружу для них в укромном уголке.
— Как ты меня достал, Вить, — зло выдыхаю я. — Какой ты бесячий мужик… Отдай мои трусы! У тебя никакого морального права на них нет! Ты мне больше не муж!
— Эти трусики, кстати, новенькие, да? Я не помню у тебя таких.
— Вали к своей Ларисе, козлина, и ее трусы воруй, — цежу я сквозь зубы.
— У меня как-то так вышло, что я Ларису поматросил и бросил, — смотрит на меня без тени стыда. — И ведь все было бы иначе, если бы ты вчера не ввалилась ко мне в мою берлогу.
— Так это я виновата?
— Я тебе был готов даже ножки помассировать.
— Чего?
— Что я могу сделать, Маш? Я честно попытался с Ларисой выйти в романтическое настроение, но…
— Но что?! — рявкаю я одновременно в дикой ревности и раздражении на Виктора, которого готова сейчас задушить.
— Во рту песок, а в голове жена, которая ехидничает. И ты такой сукой была, Машуль, — Виктор с осуждением качает головой.
— Ты, что, бортанул свою любовь любовную?
— Да, — пожимает плечами. — Я с ней серьезно поговорил. Она меня назвала придурком и ушла, кинув салфетку на пол.
— Ты и есть придурок, Вить.
— Что поделать.
— Проваливай. Я с тобой не сойдусь опять, — развожу руки в стороны. — Нафиг с пляжа! Трусы, так уж и быть, забирай, но большего не жди. То, что сегодня произошло, было ошибкой. И ничего удивительного, если честно. Такое случается.
— Да? — Виктор вскидывает бровь.
— Да! — повышаю голос. — Бывает! Мы сорвались! Мы на взводе! Стресс! И у нас, — опускаю руки, — было долгое воздержание. Вот и все.
— Звучит логично.
— Ага, а теперь иди, — смахиваю со лба волосы и шагаю прочь.
Но ноги у меня слабые, ватные, и я не замечаю на своем пути кресла из-за злости.
Напарываюсь на него, меня ведет в сторону, я путаюсь в ногах в попытке удержать равновесие.
Правая ступня подкашивается, ее простреливает боль с громким щелчком, и я с диким ором падаю в руки Виктора.
— Маша!
Я верещу отборные маты и кричу:
— Нога! Нога! — опять маты. — Витя, ты козлина! Ненавижу тебя!
— Да что случилось?!
Я пытаюсь наступить на стопу, но вновь из меня рвутся крики, которые переходят в слезы и в неразборчивые ругательства.
— Так, в больницу, короче, — Виктор подхватывает меня на руки.
— Не в таком виде! Ты сдурел?! Я без трусов! Витя, блин! У меня юбка порванная! Блузка мятая!
— Ладно, переодену.
Замолкаю и смотрю в его решительное лицо, а потом шмыгаю. Сглатываю, губы поджимаю и шепчу:
— Не надо больницу. Ничего страшного…
А затем утыкаюсь лицом в шею Виктора, когда ногу простреливает болью.
— Ну, конечно, ничего страшного, — недовольно шипит он и шагает прочь из гостиной. — Знаешь, Маш, давай-ка ты сейчас свои обидки на меня засунешь в одно место. Серьезно.