И как многое я пропускал с Машей.
Она ведь после галстука обычно забывала кружку, но потом возвращалась с круглыми глазами:
— Забыла! Каждый раз забываю!
Не забежит она сейчас за кружкой чая и галстук, блин, самому завязывать.
Нет, это несложно и не занимает много времени, но остро не хватает женской заботы, которую я принимал сначала как само разумеющееся, а потом чувствовал раздражение к ловким пальцам.
Я хотел свободы?
Ну, вот она.
И в ней неплохо, надо сказать, если смотреть с точки зрения эгоистичного мужика-одиночки: тихое неторопливое утро и молчаливые размышления о жизни. Никакой суеты от жены, спешки и криков от дочерей, споров, но вместе с этим и нет от них объятий, чмоков в щеку и веселой болтовни о всякой нелепице.
Стою перед зеркалом с незавязанным галстуком и подхватываю с комода телефон.
Я хочу услышать голос своей бывшей жены.
— Алло, — Маша растягивает букву “о” в зевке, а затем рявкает, — Лиза! Я тебе по жопе дам! Немедленно прекрати!
— Что у вас там?
— Я сейчас папе все расскажу!
— Ой ну и ладно!
— Она, понимаешь, набирает в рот сок и выливает его струйкой обратно! — возмущенно охает Маша.
— Зачем? — недоумеваю я.
— Проверяет есть ли в нем консерванты. После них якобы остается какое-то послевкусие. Она буквально полощет рот соком! И еще с таким умным видом!
— Ну, мам! Послевкусие есть! Точно консерванты!
— Какие консерванты, если это свежевыжатый сок? — Маша повышает голос. — Лиза, блин!
— Мне девочки сказали, что он из коробки… — пауза и крик. — Ах вы!
Смех, громкая возня, визги, и тяжелый вздох Маши:
— Это какой-то кошмар, Вить. Вчера она лепили человечков их хлеба. Здоровые девахи уже, а детство в жопе все еще играет. Им бы мальчиков обсуждать, секретики записывать в дневниках, а они хлебных человечков лепят.
— Ма! Ну, каких мальчиков? — возмущенно вопрошает Даша.
— Да самых обычных!
— Они все страшные, — снисходительно отзывается Лиза. — Некого обсуждать.
— Ну, — подтверждает Надя. — И тупые.
— Надо сказать, мальчики в принципе не отличаются умом, — в голосе Маши пробиваются ласковые, но ехидные нотки.
— Это камень в мой огород? — усмехаюсь я.
— Да.
— И ведь мне нечем крыть.
— Зачем звонишь?
— Я не стану говорить, что хотел услышать твой голос.
— Согласна, слишком глупый подкат, — отвечает Маша, но я все равно улавливаю в ее голосе тихую взволнованность, которую она обрывает возгласом. — Так, девочки, марш за портфелями. Сели и уши развесили!
Я не могу сдержать улыбку, потому что будто вживую вижу любопытные моськи наших дочерей.
— Если ты не голос хотел мой услышать, то что?
— Галстук не могу выбрать, Маш.
Молчание, и я жду.
— Думаешь, я куплюсь?
— Нет?
— Нет, — тянет она, и я слышу, как она что-то глотает. — Но… Я была готова кинуться тебе на помощь. А вдруг ты наденешь галстук с утятами, а?
— У меня такого нет, — задумчиво отвечаю я.
— Ну, вот видишь. Мне не о чем переживать, — смеется. — Да и ты сам не позволишь себе такой дурости.
— Думаешь?
— Только не говори, что я тебя взяла на слабо.
— Если ты не поможешь выбрать мне галстук, то мне придется купить новый, — с шутливой угрозой отвечаю я. — А этот новый может оказаться и с утятами.
— Да мне все равно, — Маша понижает голос до шелкового шепота. — Ты же мне бывший муж. Краснеть за тебя мне по статусу не положено.
— Правда, все равно?
— Угу.
— Тогда точно утят куплю.
Несколько секунд молчания, и Маша цыкает:
— Да ну, я не верю.
— Тебе же все равно, — стягиваю с шеи галстук. — А раз тебе все равно, то ты не придешь ко мне в офис и не проверишь, в каком я галстуке сижу такой важный и строгий.
— Вить, что за игры?
— Видимо, у меня новый этап в жизни, — откидываю галстук на комод. — Я достиг той зрелости, когда я даже в галстуке с утятами буду до усрачки пугать подчиненных. И ведь нет жены, которая бы остановила меня.
— Ты блефуешь.
— Нет.
Шагаю к шкафу, из которого выхватываю пиджак:
— Я не тот человек, который блефует. И в моей жизни не хватает красочных желтых утят.
— Вить, я тебе все равно не верю.
— И, кстати, сегодня закрываем сделку с продажей твоей студии, — перехожу на официальный тон, — не забыла?
— И ты на нее придешь в галстуке с желтыми утятами? — настороженно спрашивает Маша.