Умываюсь холодной водой, промакиваю лицо салфетками, и в кармане вибрирует телефон, вырывая меня в реальность.
Незнакомый номер.
На секунду я пугаюсь, но все же отвечаю.
— Мария…
Я аж икаю. Это Лариса. Прижимаю влажную салфетку к губам:
— Откуда у тебя мой номер? — перехожу на шепот. — Ты что меня преследуешь?
— Вы с Виктором сошлись?
— Господи, — закрываю глаза. — Ну, тебе какое дело?
— Я звоню сказать, что между нами так ничего и не было, — тяжело вздыхает Лариса на той стороне.
— Зачем?
— Ну, если вы сошлись, чтобы тебя не мучил этот вопрос, — Лариса чем-то шуршит на фоне.
— Какая ты странная.
— Какая есть, — с тихим недовольством отвечает Лариса. — И не тебе говорить про странности.
— Ты нашла мой телефон, чтобы сказать, что между вами ничего не было? — вновь уточняю я.
— Да, именно так. Я в курсе, как работает женский мозг, — возможно, Лариса сейчас закатывает глаза. — Я просто не хочу, чтобы ты себе ковыряла мозги на эту тему. Да и не получилось бы у нас ничего. И я бы никогда не дотянулась до твоего уровня. Шло бы вечное сравнение с бывшей идеальной женой.
— А с тем… ну, с тем… — кусаю губы, — получится?
— Ну, — тихо отвечает Лариса, — он на ужине не улетает в свои мысли и не смотрит мимо меня, но я неожиданно на Виктора не в обиде. Он дал мне понять, чего я хочу от мужчины.
— И что же это?
— Не хочу я рядом сложного мужика, — спокойно отвечает Лариса. — Я такого не вывезу. Мне бы попроще.
Прохожу салфеткой по лбу и замираю перед зеркалом. На правом виске у брови проступает россыпь бледных пятнышек.
— Вот черт, — шепчу я.
— Что?
— Ларис, я тебя поняла. Пока, — сбрасываю звонок, не отрывая взгляда с отражения, и откладываю телефон.
Знакомые пятнышки.
Судорожно выдыхаю и не шевелюсь. Сердце подскакивает к глотке плотным узлом.
Эти пятнышки были со мной, когда я вынашивала девочек.
Сначала они были такими же бледными, а потом потемнели.
Моргаю.
Виктор их тоже заметил, раз заговорил о брауни с фисташковым мороженым.
Я во время беременности каждый день ела этот шоколадный десерт, а затем после родов меня резко отпустило.
К шоколаду и мороженому я потеряла всякий интерес почти на тринадцать лет. Никакой тяги, а теперь вот она проснулась.
Виктор все понял.
Он знает.
— Козел, — выдыхаю я. — И мне ничего не сказал…
Вот почему он сегодня так внимательно следил за тем, как я убираю волосы за ухо. Увидел, понял и ничего не сказал, терпеливо ожидая, когда я сама сделаю внезапное открытие.
— Господи, — прижимаю ладонь ко рту. — Это глупость какая-то. Я ведь не могу… Ну, блин… Почему сейчас… Да что же это такое… То мы годами пытались, а теперь нате вам радость после разорванной футболки с попугаем?
И ведь будет глупо, если я сейчас возьму и сбегу от Виктора. А так хочется. Мне так стало страшно.
Я же смирилась с тем, что я женщина с дефектом.
Глава 53. Не отвертишься
Возвращаюсь к Виктору.
Пока неторопливо вышагиваю под его пронизывающим взглядом, чувствую себя одновременно на подиуме и на пути к эшафоту.
Как такое могло случиться, что я залетела?
И ведь иначе это не назовешь.
Я не планировала беременность, не боялась того, что она может вот так внезапно произойти к моим сорока годам.
Сажусь, придвигаю стул к столу, на котором меня уже ждет мой шоколадный десерт.
Поднимаю взгляд на молчаливого Виктора.
И вот он тот момент, который можно описать глупостью “он знает, что я знаю, что он знает”.
— Да, уже успели принести десерт, — он едва заметно щурится, — ты вовремя.
В прошлый раз после удачного ЭКО и новости, что мы станем родителями, мы прыгали до потолка, орали, смеялись, обнимались и плакали, а сейчас сидим друг напротив друга, как мафиозники, которые пришли на серьезные разборки.
Пока я смотрю на Виктора, а он на меня, аромат от брауни и фисташкового мороженого провоцирует во мне обильное слюноотделение.
— Ты все… — подхватываю вилку и крепко ее сжимаю.
— Понял, — тихо заканчивает за меня Виктор.
— Когда?
— Когда помешали дворнику делать его работу, — откидывается назад. — И ты сама виновата.
— Чего?
— Я бы ничерта не понял, если бы ты мне в свое время не плакалась каждый день, что стала пятнистой как гепард, — улыбается. — Каждый день спрашивала, а стали ли пятна на виске больше и темнее. И я ведь их внимательно разглядывал, — вздыхает, — под лупой, Маш. Буквально, блин, под лупой.