— Если ты посмеешь приползти обратно, то я тебя не приму…
— А как ты считаешь, я приползу?
Молча вглядываемся друг другу в глаза. Раньше в них была любовь, нежность, а сейчас только гнев и разочарование.
— Да, Маша, ты стала мне сестрой за все эти годы брака, — зло шепчет он. — И у меня с тобой был моральный инцест в последние месяцы. Мы с тобой вместе двадцать четыре года с девятого класса. И только ты была у меня. Только ты. Прости меня, Маша, за то, что я только так могу решить эту проблему, но будь честной, ты бы действительно предпочла измены?
— Нет… — отступаю, ошарашенная его внезапной вспышкой агрессии. — Конечно, нет…
— Я старался оживить свой интерес в браке, ясно? — вздыхает он и сжимает переносицу. — Возможно, надо было сразу на тебя все вывалить, но я верил, что у меня получится выплыть! Не выплыл, Маша! Ушел еще глубже! — повышает голос. — И нет! Я не хочу открытого брака! Не хочу быть с тобой и с другой женщиной! А то ты сейчас надумаешь, что я требую от тебя одобрения любовницы! Нет! Я обещал быть тебе верным мужем, и я им был! Но теперь не могу им быть! Не могу! Кризис это или нет — неважно! И от тебя тоже ничего не зависит, потому что ты… — он горько усмехается, — тоже старалась. Понимаешь?! У тебя нет варианта изменится в лучшую сторону! Потому что ты… хороша во всем! Как мать, как хозяйка, как женщина! Тебе не надо худеть, ты не ханжа и за собой следишь. Никаких засаленных халатов, небритых ног. И, может быть, я разочаруюсь потом в своем решении, но лучше так, чем чувствовать разочарование в тебе, нашей семье!
— И ты разочаруешься…
— Пусть будет так! — рявкает он. — Пусть!
— Прекрасно, — я смеюсь, — ты уходишь из семьи, потому что твоя жена была идеальной. Может, мне тогда стать неидеальной?
— Чтобы что? — Виктор вскидывает бровь. — Чтобы разбудить во мне страсть? Не ты ли вот минуту назад требовала, чтобы валил? А? Будь последовательной, Маша!
— Да какая тут последовательность, сукин ты сын? — взвизгиваю я. — Ты уж меня прости! У тебя был год окончательно разлюбить и проникнуться полным отвращением! А мне даешь только час? За час я должна все осознать, понять и принять? Это как верить, что от подорожника отрастет рука! Не отрастет! И ты мне тут не нужен!
— Да я и быть тут не хочу! Я будто в родительском доме с супер-мамочкой!
— Пошел ты!
— Вот я и иду, — дергает чемодан на себя и торопливо выходит из спальни.
— И разговаривать мы с тобой будем теперь только в присутствии адвокатов!
— Отличное решение! Тебе будет чем заняться! Я хотел тебе предложить помощь в этом вопросе, но ты же будешь против! И опять заподозришь в чем-то нехорошем!
Прижимаю кулаки ко лбу, вслушиваясь в шаги Виктора, которые отдаляются.
Когда из открытого окна доносится приглушенный звук мотора и мягкое шуршание шин, я оседаю на пол.
Ушел.
И мне теперь сделать хотя бы короткий вздох. Всего один короткий вздох, чтобы пробиться сквозь бетонную плиту отчаяния.
И я делаю этот вздох, который обжигает легкие, закрываю лицо руками и реву навзрыд.
Глава 8. Это блажь
— Девочки накормлены, уложены, спят, а я, — Валентина показывает баночку газировки, — культурно отдыхаю на веранде. Машенька, тут так хорошо, а какой воздух… Влажный, плотный, — прикрывает веки, — и все мои морщины напитались этой влагой и солью, — обеспокоенно смотрит в камеру. — А ты чего такая бледная… бледная… опухшая… Маш?
— Вы хотите сказать, что не знаете?
— Чего не знаю? — отставляет баночку в сторону и садится прямо. — Маш?
Я ищу в ее глазах ложь, но вижу только недоумение и тревогу. Так Валентина не в сговоре с Виктором, и она не в курсе его новой любви?
— Маш… Где Витя?
— Ушел, — сдавленно отвечаю я.
— Куда? — Валентина медленно приподнимает бровь.
— В новую любовь, — голос у меня дрожит, — к другой женщине.