Известность — неблагонадёжная вещь. Гонщицы это осознавали и стремились упрочнить своё положение. Лучшим способом это сделать многие считали именно постель Рагарры.
Не сказать, чтобы Доган уж слишком жаловал земных девушек, такой славы за ним не водилась. Он был чем-то вроде строгого занятого отца, передающего свою волю через подчинённых. Видели его гонщицы только на Млечной Арене, так как в городе он почти не появлялся и вёл очень закрытый способ жизни. И лишь для Джин иногда делал исключение. Других девушек тоже выбирал, но на одну-две ночи, не более, а потом опять звал к себе Джин.
Тем не менее, на протяжении многих лет существовала традиция, согласно которой Доганн награждал победительницу Млечной Арены белой орхидеей — символом гонщиц. Этот символ был вытатуирован на коже каждой девушки, закончившей обучение. Выпускницам разрешали лишь одно — выбрать, где именно будет находиться татуировка. Это была своеобразная игра для всего города — догадаться, на какой части её тела нарисован зловещий цветок.
У Марлен тоже наличествовала проклятая метка, и лисица, в отличии от многих девушек, сделала её в максимально, как ей казалось, незаметном месте — на левой лопатке, и никогда — никогда! — не выбирала одежду, которая бы не скрывала татуировку.
В отличие от многих других. Некоторые девушки носили метку с гордостью и делали её кто на руке, кто на шее или груди — чтобы было видно издалека.
В такие моменты гонщицы казались Марлен женщинами из другой планеты. И даже Джин, перед которой ящерры из ОГЕЙ-Центра трепетали, преклонялась перед общими правилами и устоями. Она даже засушивала цветы, подаренные ей Доганом.
Для гонщиц Доган был живой легендой. И они почему-то считали за огромную честь принять их его рук белую орхидею — эту никчёмную подачку за то, что выжили после смертельных испытаний, расставленных на Млечной Арене. Его Арене! А значит, косвенно, его руками!
Марлен не понимала столь трепетного отношения к ящерру. Ведь это он придумал жёсткие правила, он подписывал указы об изгнании гонщиц. Он! Он! Он! Всё плохое — он!
Эти мысли пронеслось в голове Марлен, но девушка сумела взять себя в руки и обратилась к тренеру:
— Рей, я польщена вашим содействием.
Он кивнул.
— И я подумала, что такой радостью нужно поделиться с родителями. Пожалуйста, раздобудьте для меня разрешение. Я очень хочу увидеть отца и брата.
Тренер скептично почесал затылок. Он чувствовал вину, но не знал, за что.
— Иди уже, — он махнул рукой, — раздобуду я тебе это разрешение, через час придёт сигнал на браслет.
— Спасибо… и спасибо.
Первое «спасибо» было искренним, второе (за отвоёванное место на Млечной Арене) — нет.
Марлен прошла в раздевалки, сняла тактильный костюм, переоделась в зелёную юбку в пол и белую майку, накинула поверх серую кофту с капюшоном, и вернулась в Штольню. Через час, как и было обещано, на браслет поступил сигнал — она может покинуть Млечную территорию (так называли часть города, где жили о обучались гонщицы) и навестить родных.
На улице стояла жара. Глаза слепило яркое полуденное солнце. Передвигаясь к главным вратам, Марлен миновала ЙЕГО-Центр, который служил чем-то вроде административного суда, и приняла решение срезать путь, идя напрямую через учебный полигон на территории Академии Терциев.
Она решилась на подобное, потому что знала — в четыре часа у терциев перерыв в тренировках, на полигоне будут лишь одиночки-перфекционисты, и их вряд ли заинтересует какая-то девушка. Хотя почему «какая-то», конечно же они будут знать, что она гонщица, но вряд ли тронут — слишком горды, чтобы общаться с земными.
Терции всегда казались Марлен худшими из ящерров. Она всерьёз полагала, что в Академии их учат гонщиц ненавидеть. Ведь как иначе объяснить тот факт, что ящерры всего города сходили с ума по гонщицам, в то время как терции даже разговаривать с ними не желали?
Сколько унижений приходилось выдерживать девушкам, если на приёме, куда она была приглашена, оказывался кто-то из терциев. Лучшее, что могло случиться в таких случаях — терций лишь пренебрежительно отвернётся. Но если он оказывался родственником, или ещё хуже, сыном хозяина дома и чувствовал себя в своём праве — быть беде! Прольются слезы ни в чем не повинной девушки.
Но это будет потом, в темноте с трудом отвоёванной комнаты, а на приёме ей придётся улыбается в ответ на оскорбления и делать вид, что ничего плохого не происходит.
А ведь они не отличались от обычных ящерров! Безусловно, терциями становились отпрыски известных родов, и для многих это была своеобразная ступень по карьерной лестнице. И все же, стать терцием — не врождённая способность, а приобретённая, а значит, и ненависть к гонщицам — тоже!