— Дорогая, — протянул, задерживая взгляд на обнаженной груди, — я бы рассказал, но вид твоих сисек отвлекает. Не могла бы ты одеться?
Фыркнув, завернулась в одеяло.
— Говори!
— О, нет, так не пойдет, — усмешка на губах. — Твоя одежда возле кровати, сходи переоденься, а я пока закажу кофе.
— Черта с два! Я требую объяснений сейчас!
— Плюша, думаешь, одеяло спасло ситуацию? Да ты стала ещё горячее: вся растрепанная, злая, так и хочется нагнуть и отшлепать, трахая в тугую киску.
Глеб сделал шаг ко мне, выдыхая последние слова в губы.
— Ты не посмеешь, — упрямо посмотрела в зеленые омуты.
Хотя и от его слов по телу прошлась жаркая волна похоти.
— А ты останься и проверь, посмею ли, — проговорил, сокращая расстояние между нашими губами.
В последний момент, когда я почти ощущала его губы на своих, отвернулась, направляясь обратно.
— Мудак!
Глебушка рассмеялся, вызывая у меня зубной скрежет.
Вернувшись в спальную зону, увидела в кресле рядом с кроватью одежду, на которую сначала не обратила внимания. Белая футболка, джинсы, свежие трусики и даже новая упаковка тампонов лежала рядом.
— Надо же, нет лифчика, какая оплошность, — ядовито заметила.
Конечно же, он забыл про лифчик и совсем не хотел пялиться на мою грудь.
Собрав волосы в хвост, оделась, обулась в белые кроссовки, схватила коричневый пиджак, спрятала глаза за очками, лежавшими в кармане пиджака, и вернулась к наглому, самовлюблённому Глебушке.
Надо отдать должное, что в обычной футболке и джинсах он выглядел ничуть не хуже, чем в костюме. Такой же горячий и притягательный.
— Выпей, — протянул таблетку и стакан воды.
— Хочешь отравить?
— Всего лишь хочу, чтобы у тебя ничего не болело, — улыбнулся, проигнорировав мой тон.
Выпив обезболивающее, все же произнесла слова благодарности.
— Ты хотела узнать, почему проснулась в самолете? — улыбнулся.
— Для начала было бы неплохо.
— Мы летим на обследование в Германию к одному старому знакомому отца. Твое здоровье их беспокоит, они бы не хотели выкидыша.
— Но я не беременна! — вскрикнула.
— Правда? — наиграно изумился и добавил с сарказмом. — Можешь кричать об этом громче, и тогда знать об этом буду не только я.
— И ты не мог отказать? Придумать что-нибудь? — яростно прошептала, наклонившись ближе к Глебу.
— Зачем? Отец позвонил вчера вечером, я согласился, потому что это хороший повод провернуть задуманное мной.
— Задуманное тобой? — сжала подлокотники кресла.
— Да, милая, а если бы ты все же решила со мной обговорить свои выходки, то была бы в курсе, какой выход нашел я. Но ты решила действовать одна, самоуверенно решив, что тебя не раскусят и не сожрут заживо.
Поджав губы, смотрела на Глеба.
Он больше не усмехался, его взгляд, мимика — все отражало серьезность его слов. Шутки кончились.
— Ты даже не знаешь, куда хотела сунуть свой красивый носик. Ты не знаешь этот мир, его законы. Не знаешь, скольких заказали наши родители, скольких затравили. Ты наивна, — слова Глеба звучали горько. — Я с восемнадцати лет кручусь с ними, видел не только внешний лоск, — Глеб сделал паузу. — Внутренняя кухня, где постоянная грызня из-за больших денег, омерзительна. Человеческая жизнь там не стоит ничего. Союз отцов означал конец войны, которая унесла не одну жизнь. Поэтому столько танцев с бубнами возле них, чтобы все так и оставалось спокойно. Да, им невыгодно быть партнерами, много денег теряют, но другим это выгодно. Им важно, чтобы сохранился мир за внешним лоском. Рассорить их, значит нажить себе проблемы и влиятельных, чаще всего беспринципных, врагов. Да, милая, ты предсказуема. И твой отец не дурак. Ты бы исчезла, как только он понял, что пытаешься его обмануть. У него дочек и вне брака хватает, мне нашли бы новую жену, которая бы с радостью родила хоть десятерых.
— О чем ты? — шепчу, пребывая, мягко говоря, в растерянности.
— Малыш, правда, давай я не буду посвящать тебя во все дерьмо. Это не для тебя. Зачем марать твою нежную душу? Оставь эту грязь мне, — Глеб поморщился.
Мы молчим. Каждый думает о своем. Я нахожусь в оцепенении и не могу поверить, переварить… Но одна мысль все же отчетливо отдается тяжестью в груди.
— Глеб, им ничего не будет за то, что они так со мной? с нами? — прошептала, по щекам скатывались слезы.
— То, что было в моих силах, я сделал. Год им точно будет не до нас. Но если глобально, то нет, ничего не будет.
— Это несправедливо, — тихо проговариваю, когда хочется кричать.