— Но довольно о выборах! — она оборвала свой рассказ так же внезапно, как и начала, поскольку была женщиной недалекого ума, а беспробудное пьянство еще сильнее подточило ее недоразвитый интеллект. — Давайте чуток поебемся! Обвафлимся и кончим! Почему ты не лижешь меня, Берти? Напихай еще больше клочьев, Гарри! А вы, Архиепископ, не могли бы нацедить мне полный рот своего усладительного пудинга?..
Но я достаточно всего насмотрелся. Благодаря Лейлиной ладони и зрелищу сладострастной оргии мой ослабленный леденец полностью оклемался, и с похотливым воплем я набросился на ее вечно распахнутую соусницу. Архиепископ с его развращенной старой теткой отошли на задний план, как только ватерклозет моей черномазой шмохи окатил меня струями гноя и прочей бурды, сжав в своих изумительных объятиях старину–слизняка.
Ах, девочки, как же грандиозно она еблась! Если вы проявите хотя бы тысячную долю такого же внимания к своим любовникам, вам никогда не придется искать мясистого мандомера, для того чтобы он сделал вам ребеночка или искупал вас в страстном океане стерилизованной молофьи.
Позже я узнал от Архиепископа, что Почтенная тетка была особой в своем роде достопримечательной. Именно ей пришло в голову взять полный уэбстеровский словарь и стереть там названия всех предметов, которые нельзя засунуть в ее соломенный домик либо потереть или обвернуть вокруг ее чудесного клиторка. Затем она настойчиво и добросовестно прошлась по всему полученному списку. Спустя долгие годы тяжелого и неутомимого труда она смогла объявить о своем эпохальном выводе (философы догадывались об этом и раньше, но не сумели доказать истинно научными методами): для ебли идеально подходит хуй, а язык — наилучшее средство для минета во всем мире. Ее классические изыскания вдохновили целую плеяду других естествоиспытателей на решение сходных проблем и тем самым подтолкнули лучшие умы современной цивилизации на исследование бездонных тайн, не дающих покоя нашему ничтожному интеллекту и нашим затуманенным сифилитическим мозгам. Отступление получилось длинным, но, полагаю, весьма поучительным. В следующей главе мы обязательно вернемся к рассказу о молодости Архиепископа и его романтических отношениях с С…и Б…с и дрочащими фотографами из Латинского квартала.
CAPITULUM VII Дрочащие фотографы, или Секреты страсти
— Лишь единожды, — продолжил Архиепископ, ни капли не изнуренный своими предшествующими трудами, — я ненадолго сошел с того духовного поприща, кое раскрыла предо мною доброта К…ы. Однако ограничения, связанные с учебой, поначалу были для меня столь же утомительны, как и для Фра Липпо Липпи в бессмертной поэме Браунинга, так что Искусство показалось мне все–таки неким компромиссом. Претворив свои мысли в дело, я вскоре очутился в Париже и снял квартиру в грязном подвальчике квартала Монпарнас. Моими соседями были фотографы: один, по имени Л…и, называл себя художником, а его партнер Г…с кичился своими деловыми способностями. Л…и был сыном пастора — некогда широко известного в Англии шарлатана, а мать, в отвращении от того, что родился мальчик, воспитывала его как девочку, насколько ей это удавалось. Он даже спал с ней до восемнадцати лет — о последствиях нетрудно догадаться.
Г…с был сопливым говнюком. Л…и носил длинные волосы, никогда не мылся и редко брился. Его снимки были ниже всякой критики, ну а манеры… Мерзкая парочка подлых маленьких скунсов!
На чердаке того же здания жила С…и Б…с, общая давалка всего квартала и живая иллюстрация Евклидовой теоремы о том, что Дыра всегда больше своей Четверти. То была грязная рваножопая мастерица с примесью ниггерской крови, проступавшей сквозь ее низовое белое происхождение. Она выкуривала целую уйму сигарет в день, а по ее гнилым зубам и смраду изо рта можно было изучать ее биографию. Она раздвигала тощие ноги перед всяким палаточным колышком, который могла заграбастать и силой затащить в свою вшивую, сифилитическую пихальню. Она долго была мокрощелкой Л…и, а теперь стала делить его с Г…с. Правда, они преимущественно дрочили, ибо штын из капустного кочана С…и был слишком резок даже для нюха Л…и, так что их корешки вряд ли могли как следует встать. Надеюсь, я больше никогда не увижу и не понюхаю образцы подобных червячков, и полагаю, ты простишь меня за то, что оскверняю твой слух столь тошнотворным вздором, хотя ты и журналист. (Могу поручиться за правдивость описания, поскольку прекрасно знаю эту свинью и мог бы вставить любого из трех лишь в порнографическую книгу. — Ред.) Мои художественные штудии продвигались очень медленно, так как бóльшую часть времени я отводил роману со Стивеном Джимсоном, к которому обращена Ода (см. ниже)[41]. Сей юноша обладал необычайной способностью находить содомитов в самых невероятных местах. Во время краткой прогулки по бульвару он опознавал собратьев по гомосексуальному пороку примерно в девяноста пяти процентах прохожих.
41
См. Стефанос в Бромокниге [стихотворный раздел сборника Подснежники из сада викария]. — Прим. ред. англ. изд.