— Только не тем, кого я люблю.
От этого невольного признания им обоим стало неловко, и Загурский стал поспешно прощаться.
— Спокойной ночи. Может быть, несколько капель снотворного?
— Спасибо, не надо. Сегодня я буду спать хорошо.
Гостиница «Европа». Саратов.
Еще в Петербурге Полиевкт Харлампиевич купил себе четырехзарядный американский револьвер фирмы «Смит и Вессон». Купил по случаю у прогулявшегося в пух и прах кавалергарда. Отдавая револьвер, кавалергард сказал, что из такого оружия можно слона свалить. Собираясь в Саратов, Хлебонасущенский бросил револьвер в саквояж, на всякий случай. Теперь он долго не решался взять оружие в руки. Ему почему-то казалось, что оно может выстрелить само по себе, он испытывал мистический ужас перед этим страшным орудием убийства.
С большим трудом Полиевкт Харлампиевич заставил себя взять револьвер в руки, стал учиться прицеливаться. Большая трудность состояла в том, как спрятать на себе револьвер. Хлебонасущенский сначала пытался засунуть его за пояс и прикрыть сюртуком, но револьвер был большой, он оттопыривал полу, а, главное, Полиевкт Харлампиевич боялся, что от неловкого движения он выстрелит. После долгих раздумий он решил носить его в том самом саквояже, в котором привез револьвер из Петербурга.
Глебучев овраг. Саратов.
Каждый день, как на работу, ходил Полиевкт Харлампиевич к Узкому мосту через Глебучев овраг. Метрах в двадцати от моста была небольшая рощица. Эту рощицу и облюбовал Хлебонасущенский. Она находилась на самом краю оврага, здесь были вкопаны грубо сколоченные лавки, и по вечерам сюда приходили приказчики с барышнями... Днем же здесь было пустынно и тихо. Полиевкт Харлампиевич занимал одну из скамеек, откуда хорошо просматривался Узкий мост, и ждал, когда на нем появится Чернявый. Так Хлебонасущенский выяснил, что по будням с девяти до десяти часов Чернявый проходил по мосту на дровяную пристань и в сумерки возвращался домой тем же путем...
Полиевкту Харлампиевичу надо было решить, когда лучше исполнить задуманное — утром или вечером... Утром вокруг было больше народа и подойти незаметно вплотную к Чернявому было бы легче, но беспокоило большое количество свидетелей. Вечером на мосту — пустынно, но Чернявый мог обнаружить Хлебонасущенского раньше, чем тот успел бы что-то предпринять. Так и ходил Полиевкт Харлампиевич день за днем к мосту и не мог ни на что решиться.
Сегодня вечером он решился, наконец, совершить задуманное. Утром он увидел, как Чернявый прошел по мосту в сторону пристани. Хлебонасущенский вернулся в гостиницу, переоделся простолюдином, взял саквояж с револьвером и часов в шесть был у моста. План его был таков: встать у перил и ждать Чернявого. Узнать его в длиннополом армяке, в сапогах и приказчичьем картузе было трудно. Когда Чернявый пройдет мимо, Хлебонасущенский должен вынуть револьвер и выстрелить ему в спину. Далее тоже было все рассчитано: спуститься по крутой лестнице в овраг, выйти по нему к Волге, подняться на берег, нанять извозчика, в гостиницу и потом на вокзал.
Но все получилось не так, как он задумал. Часов в восемь на мосту появился Чернявый. Сердце у Хлебонасущенского вдруг переместилось в горло, каждый удар его перекрывал ему дыхание. Он покрылся липким холодным потом. Шаги Чернявого гремели в ушах, и вдруг, когда он поравнялся с Полиевктом Харлампиевичем, стало тихо. Хлебонасущенский понял, что Чернявый узнал его. Предпринять что-либо он не мог. Все его тело одеревенело, голова закружилась.
— Что ходишь за мной? — тихо спросил Чернявый.
— С чего ты взял... Дела у меня здесь... Вот и встретились...
Чернявый схватил Хлебонасущенского за шею и наклонил над перилами. У Полиевкта Харлампиевича все поплыло перед глазами, овраг показался ему еще глубже, чем раньше.
— Сейчас возьму тебя за ноги — и туда. Хлебонасущенский заплакал, забормотал сквозь
слезы:
— Пожалей старика... Дай помереть спокойно... Болен я... Вечно Бога буду за тебя молить... Пожалей...
Чернявый слегка ослабил хватку.
— Еще раз встречу — пеняй на себя, — сказал он, оттолкнул Хлебонасущенского и большими шагами пошел прочь.
Полиевкт Харлампиевич огляделся; вокруг — ни души. Он побежал за Чернявым, запустив руку в раскрытый саквояж.
— Погоди, мил человек... Сказать мне тебе надо...
Чернявый замедлил шаг, обернулся, и тут Хлебонасущенский вытащил из саквояжа револьвер и почти в упор, не целясь выстрелил.
От сильного удара Чернявый отлетел к перилам, но Хлебонасущенский не понял, что попал в него, и застыл в страхе, ожидая нападения. И только увидев, как Чернявый медленно оседает на настил, он понял, что не промахнулся. Почему-то крадучись, на цыпочках он подошел к Чернявому и выстрелил в него еще раз. Потом попятился, схватил саквояж и потрусил к лестнице.
Он бежал по ней через две ступеньки, рискуя споткнуться и сломать шею. На улице, куда вывела его лестница, тоже было пустынно. Полиевкт Харлампиевич быстрым шагом пошел по улице вниз, в сторону Волги.
Выбежав на берег, он огляделся и увидел неподалеку здание Приволжского вокзала. Там всегда стояли лихачи. Он быстро пошел туда. Перед самым вокзалом заставил себя остановиться, осмотрел одежду, отдышался и не торопясь вышел на площадь, где стояли извозчики.
Дом Чернявого. Саратов.
Гроб стоял посредине комнаты. Лицо Чернявого было спокойно и строго. Теперь, когда земные страсти не отражались на нем, оно было красивым. Дьячок бормотал над гробом поминальную молитву.
Устинья, одетая по-монашески во все черное, стояла сбоку от гроба и неотрывно смотрела на мужа. .
Купцы Кротовы друзей в Саратове не имели, потому, кроме дьячка и Устиньи, никого больше в комнате не было.
Неожиданно за окном раздался шум подъехавшего экипажа, приглушенные голоса, и через минуту в горницу вошли Анна и Николай. Следом за ними шел Степан, но в комнату заходить не стал, остановился в дверях.
Устинья растерялась, она не ожидала их увидеть здесь, подле гроба мужа. Они обнялись с Анной, долго стояли, молча прижавшись друг к дружке.
Потом сидели в соседней комнате. Анна согрела чай и насильно заставила Устинью выпить чашку.
— Как узнали? — спросила Устинья.
— В газете прочитали,— ответила Анна. — Что собираешься делать?
— Схороню Гришу — и в Петербург...
— А это все? — Анна имела в виду дом, имущество.
— Вернусь... Свой век здесь доживать буду. Здесь Гришина могила. Меня рядом положишь. Обещаешь?
Анна кивнула.
— В Петербург зачем? — спросила она. Устинья ответила не сразу.
— Надо одного человека сыскать... Николай и Анна переглянулись, они поняли, что
Устинья говорит об убийце.
— А вы уверены, что он теперь в Петербурге? — спросил Николай.
— Где ж ему еще быть... — ответила Устинья.
— Вы знаете, кто это сделал?
— Знаю...
Николай не стал продолжать расспросы, а Устинья решила не называть убийцу.
— Неделю назад в городе гусарский корнет застрелился... Совсем мальчик, — сказала Анна.
— Слыхала что-то...
— У него долг был большой одной процентщице в Петербурге... Так вот, от нее посланец приехал и склонял корнета человека убить. Или убийство, или долговая яма. Корнет застрелился.
Устинья молча смотрела на Анну.
— Тетка больная у него осталась... Совсем без средств к жизни, — продолжала Анна.
— Зачем мне рассказываешь? — спросила Устинья.
— Сдается мне, что посланец процентщицы и убийца твоего мужа— один и тот же человек...
— Может быть, — глухо произнесла Устинья. — Но этот человек — мой...
— Хорошо... — вмешался Николай. — Меня интересует процентщица.