— Пациент для меня не имеет пола...
— Это, знаете ли, красивые слова... Природа есть природа...— не согласилась Наташа.
— Может быть, составим партию? — предложил Ковров.
— Юлия Николаевна играет? — поинтересовался Загурский.
—,Я в картах полный профан... Разве что в дурачка... Но вы играйте. Мне будет интересно смотреть...
— Нет, нет, — решительно сказала Наташа. — Так не годится. Сергей Антонович говорил, что вы держите большое хозяйство: корова, куры.
— Да... Научилась... А раньше боялась коров... Я ведь городская.
— Покажите мне ваше хозяйство... Как корову зовут?
— Ну, как можно корову назвать? Естественно, Машка, — сказал Ковров.
— Как замечательно... Машка, — протяжно произнесла Наташа. — Она не бодливая?
— Что вы... Она у нас очень добрая и детей любит.
— Пойдемте? — попросила Наташа.
— А говорили — «не люблю природу», — сказал Ковров.
— Разве можно верить тому, что говорит женщина? Деревню не люблю. Здешнюю деревню... Головой понимаю, что красиво. Но за день-два наедаюсь этой красотой до отвала, и начинает от нее, извините, мутить. И хочется в город... Потому как все города в чем-то похожи. А вот в русской деревне и грязь, и унылость, и после дождя из дома в дом не пройдешь, а не надоедает...
— Швейцарец в нашей деревне на второй день бы повесился, — сказал Загурский.
— Возможно, — согласилась Наташа. — Каждому свое... Ведите меня, Юлия Николаевна, знакомиться с Машкой.
Женщины ушли. Оставшись одни, мужчины некоторое время не знали, что делать и о чем говорить.
— Может, трубочку желаете? — спросил Ковров. — У меня есть капитанский табак из Голландии. Добрый табак...
— Пожалуй, не откажусь, — согласился Загурский.
Они прошли в кабинет, и Ковров предложил Платону Алексеевичу дюжину всевозможных трубок на выбор.
— А вы знаток, — выбирая трубку, сказал Загурский.
— Здесь пристрастился... Времени свободного много... А это — занятие...
Набили трубки, закурили. Кабинет наполнился клубами сизого дыма.
— У вас необыкновенная жена, Сергей Антонович...
— Я знаю...
— Быть рядом с таким человеком — великое счастье, но и великое испытание.
— Почему вы так решили? — насторожился Ковров.
— У Юлии Николаевны, фигурально выражаясь, нет кожи... Она все чувствует значительно острее, чем мы, обычные люди... С ней следует быть очень осторожным, иначе можно ненароком причинить ей нестерпимую боль...
Ковров с интересом посмотрел на Платона Алексеевича:
— И вы с первого взгляда сумели это понять?
— В этом нет ничего удивительного... Это увидел бы любой наблюдательный человек. Ну а мне, зная то, что перенесла эта женщина...
Сергей Антонович поднялся, мягкой кошачьей походкой зашел за спину Загурского.
— Что вы знаете? Что перенесла эта женщина? Отвечайте, быстро!
Загурский покосился через плечо. Ящик письменного стола был выдвинут; там лежал пистолет...
— Я могу повернуться? — спросил Загурский.
— Валяйте. Только знайте — я не шучу... Я знал, что вы появились здесь не случайно... Вы проговорились... И теперь вы расскажете мне все или не выйдете из этой комнаты.
— Сергей Антонович, дорогой! Скажите, похож я на человека, который способен случайно проговориться? Я сознательно сказал, что знаю историю, случившуюся с вашей женой Юлией Николаевной Бероевой; более того, я знаю все о вашей роли в этой истории.
— Похоже, нам предстоит долгий разговор, — сказал Ковров. — Начинайте... Могут вернуться женщины и помешать нам...
— Не думаю.
Ковров понял, что Наташа увела Юлию Николаевну по просьбе мужа, ему почудилось, что ей может угрожать опасность. Загурский, словно обладая способностью читать мысли, поспешил его успокоить:
— Не волнуйтесь. Вашей жене ничто не угрожает. Кому в голову могло бы прийти причинить ей зло, а потом встретиться нос к носу с вами... Только самоубийце... Я, например, совсем не похож на самоубийцу, верно?
— Если бы я не знал, что вы доктор, я бы решил, что вы, милейший, философ. Вы так любите рассуждать! Отвечайте коротко и ясно. Откуда вам известна история моей жены?
— Из дневника доктора Катцеля.
— Вы знали доктора Катцеля?
— Я его друг.
— У доктора не было друзей...
— Тем не менее, я — его друг... Он переслал мне дневник незадолго до смерти...
— Так... — произнес Ковров, и Загурский понял, что он не верит ни одному его слову.
— Зачем вы приехали сюда? Что вам нужно?
— Я приехал по поручению генеральши фон Шпильце.
В кабинете повисла зловещая тишина. Загурский вполне отдавал себе отчет, что в эту минуту решается вопрос его жизни и смерти.
— Та-ак, — растягивая короткое слово до невероятной длины, произнес Ковров. — И что же желает генеральша?
— Она желает, чтобы я подружился с вами, на правах друга и домашнего доктора начал бы лечение Юлии Николаевны...
— Не продолжайте, — перебил Ковров. — Мне ясно, к чему должно привести лечение...
— Нет. Я уверен, вы не угадали... Амалии Потаповне не выгодно, чтобы Юлия Николаевна скончалась... Она знает, вы все равно найдете и покараете убийц.
— Так что же за цель она перед вами поставила?
— Цель — значительно более «гуманная»... Превратить Юлию Николаевну в сумасшедшую, в полностью невменяемую. С тем чтобы она более никогда не могла бы фигурировать в роли свидетеля.
— И вы бы смогли это сделать?.. Я имею в виду технические возможности... — спросил Ковров.
— Конечно... Тут нет никаких препятствий... Достаточно в течение месяца регулярно принимать некоторые препараты, и результат был бы необратимым.
— Я бы заметил...
— Не думаю... Вначале препараты дают невероятно положительные результаты, они кажутся панацеей, чудодейственным средством... Только спустя две-три недели наступает резкое ухудшение...
— Хитро, ничего не скажешь... Сделайте три шага назад и сядьте вот на тот стул, — приказал Ковров. — И кто бы ни вошел в комнату, не делайте резких движений.
Загурский беспрекословно подчинился.
— Продолжим нашу беседу, если не возражаете. Для чего эта мерзкая затея понадобилась Шпильце, я могу понять; но для чего в нее ввязались вы, тем более, что называете себя другом покойного доктора Катцеля... Его отношение к генеральше, надеюсь, вам известно...
— Мне заплатили... Хорошо заплатили... Пятьдесят тысяч. Двадцать пять тысяч задатка я уже получил...
— Что ж, понятно, деньги неплохие. Тогда позвольте полюбопытствовать, зачем вы рассказали о затее генеральши мне?
— А кому же мне еще об этом рассказывать?.. Не Юлии же Николаевне...
— Не нужно, Платон Алексеевич... Я, ей-богу, ценю ваше самообладание, но не надо перегибать палку... Я ведь могу и не сдержаться.
— Сергей Антонович... У вас нет оснований мне доверять. Но попробуйте взглянуть на вещи несколько более, так сказать, незаинтересованным взглядом. Я рассказываю вам о поручении генеральши фон Шпильце. Это значит, что ее замысел не будет приведен в исполнение — это первое. Второе: я рассказываю вам мотивы, по которым взялся за это дело. Мотивы, прямо скажем, весьма неблаговидные... Теперь подумайте, сделал бы я так, если бы хотел причинить вам зло, логично было бы с моей стороны так поступать?
Ковров не выдержал и со всего маху грохнул кулаком по столу.
— Хватит философствовать! Каковы ваши цели?
— Моя цель — послать генеральшу на каторгу. И я хочу, чтобы вы помогли мне...
Ковров недоверчиво смотрел на Загурского.
— И чем я мог бы помочь вам?
— Разве вам самому непонятно?
— Платон Алексеевич! Последний раз предупреждаю... — еле сдерживаясь, сказал Ковров.
— Ну как же! У меня есть дневник доктора Катцеля, написанный им собственноручно. Это подтвердит графологическая экспертиза, я предусмотрительно сохранил рецепты, выписанные им. С другой стороны, сведения дневника подтвердит Юлия Николаевна.