— Это исключено... Она не выдержит.
— Вы хотите, чтобы это чудовище продолжало заниматься своим грязным ремеслом, вы не хотите отомстить ей за зло, которое она причинила Юлии Николаевне?..
— Я боюсь за здоровье жены...
— Гарантирую вам, она выдержит. Я буду рядом.
— Да вот этого-то я как раз и не хотел бы.
Наташа и Юлия Николаевна осмотрели сарай с живностью, потом зашли на кухню, где хозяйка с гордостью показала печь замысловатой конструкции, поднялись на второй этаж и заглянули в детскую, посмотрели на спящих Митю и Таню. Вернувшись в гостиную, они не застали там мужчин.
— Они, вероятно, в кабинете, — предположила Юлия Николаевна. — Курят... Слышите запах?.. Сергей Антонович в последнее время пристрастился к табаку. А я, право, не знаю, здорово ли это для него... Хотите, я их позову?..
— Не стоит... Мужчины должны знать, что нам хорошо и без них. Скоро им станет скучно, и они явятся...
Юлия Николаевна улыбнулась.
— У вас хороший дом, — сказала Наташа. — Уютно. На кухне горит очаг... В детской спят дети...
— Они только вид делают, что спят...
— Мне бы тоже хотелось так... Чтобы дети, живность, любимый муж, — задумчиво и тихо сказала Наташа.
Юлия Николаевна, до того избегавшая смотреть Наташе в глаза, взглянула на нее с интересом. Что-то болезненное услышала она в ее интонации...
— Вернетесь в Россию... Заживете своим домом... — сказала она.
— Нет... Жизнь прошла... Скверно...
— Господь с вами... Что вы говорите? Вам еще жить да жить. Молодая, красивая...
— Я, Юлия Николаевна, старуха... Вот здесь, — она ткнула себя пальцем в грудь, — все пусто... Сгорело все...
— У вас дурное настроение... Это пройдет...
— Не думаю... Нельзя жить ненавистью... Ненависть — как яд... Постепенно, но верно убивает... А я жила ненавистью... Мне причинили зло, страшное зло... И я мстила тем, кто мне его причинил, и их близким, и близким их близких. Я не знала, что каждое несчастье мрих врагов разрушает что-то и во мне...
Юлия Николаевна горячо откликнулась на слова Наташи. Последнее время и ее волновала эта тема.
— Я тоже много над этим думаю... Христос учит прощать врагов. Но ненаказанные, они будут продолжать свои злодеяния. Значит, будут новые жертвы... И ты невольно становишься соучастником, потому что ничего не сделал, чтобы помешать злодею...
— У меня все не так! Я карала ни в чем не повинных людей только за то, что они принадлежат к роду Чечевинских. Я поклялась извести весь этот род.
— Чечевинских?!— в смятении переспросила Юлия Николаевна.
— Вам знаком кто-то из них?
— Да, — тихо сказала Бероева.
— Что я спрашиваю? Конечно... Николай Чечевинский и Сергей Антонович ведь друзья.
Юлию Николаевну зазнобило, мелкая противная дрожь сотрясала тело, к ней начало возвращаться то страшное состояние, которое владело ею в сторожке. Но Наташа не замечала этого. Она была поглощена собой.
— Я не пощадила даже младенца... Я ведь знала, какая жизнь ожидает эту девочку... Страшнее всего, что я желала ей этой жизни, желала страданий. Безгрешному существу, не успевшему сделать зла не только мне — никому на свете...
— Вы бывшая горничная княжны Анны? — с ужасом спросила Бероева.
— А разве Сергей Антонович ничего не рассказывал вам? — удивилась Наташа.
— А что вам нужно теперь от нас?
Лишь сейчас Наташа почувствовала, что с Юлией Николаевной происходит что-то неладное.
— Я ничего от вас не хочу... Мне просто хотелось познакомиться поближе...
— Вы знаете мою историю? — еле слышно спросила Бероева.
Наташа замялась; она поняла, что не может сказать неправду, и тихо ответила:
— Да. Но я знаю, что вы невиновны, что приговор суда несправедлив... Я знаю, сколько вы вынесли...
— Откуда? Откуда вы можете все это знать?
— Мне рассказал муж...
— Какой ужас! — Бероева прижала руки к вискам. — Всем все известно! Надо бежать... Не надо ко мне подходить! Я живая! Я... — И тут силы оставили ее, и она рухнула на пол.
— Платон Алексеевич! Сергей Антонович! — закричала Наташа. — Кто-нибудь! — и бросилась к Юлии Николаевне.
В комнату вбежал Ковров. За ним — Загурский. Увидев лежащую на полу жену, Ковров бросился к ней, грубо отстранил Наташу. Он приподнял ее голову, ласково приговаривая:
— Милая моя! Что с тобой? Я здесь! Я рядом!
Загурский осторожно тронул его за плечо. Ковров посмотрел на него, потом перевел взгляд на Наташу.
— Что вы с ней сделали?
Наташа ничего не ответила; она лишь покачала головой, как бы говоря: «Как же не стыдно вам думать такое, Сергей Антонович?»
— У вас есть нашатырный спирт? — спросил Загурский.
— Все лекарства там, — Ковров указал на шкаф, стоящий в простенке между окнами.
Загурский быстро просмотрел этикетки на пузырьках, выбрал два из них.
— Вот это — нашатырь. Дайте понюхать. А это — настой валерианового корня с пустырником.
Юлия Николаевна открыла глаза.
— Выпей это, Юленька... — Сергей Антонович протянул ей рюмку с каплями.
— Положите ее на диван,— распорядился Загурский.
Ковров поднял жену на руки и отнес на диван. Юлия Николаевна уже совершенно пришла в себя. Ей стало очень неловко перед гостями; она спустила ноги с дивана.
— Мне уже хорошо. Со мной все в порядке. Сейчас будем пить чай...
— Чай будем пить в другой раз, — улыбнулся ей Загурский. — Вам сейчас нужен покой. Позвольте откланяться.
«Ерши». Петербург.
Полиевкт Харлампиевич пришел в «Ерши» за полчаса до условленного с Поныриным времени. За столик садиться не стал, а прошел к стойке, за которой стоял Юзич,
и потребовал рюмку водки.
— Вы, Полиевкт Харлампиевич, исчезаете неожиданно, появляетесь неожиданно... Для нас с Пров Викулычем каждое свидание с вами, в некотором роде, запоминающийся факт.
— Для меня тоже, Юзич... Я всякий раз, как бумажник из кармана достаю, так тебя с Пров Викулычем вспоминаю. Куда, думаю, они деньги девают... Ведь не один же я у вас такой?.. Полагаю, исключительно на богоугодные дела... Не иначе как...
— Шутить изволите, Полиевкт Харлампиевич, — укоризненно покачав головой, сказал Юзич.
— Ни в коем разе! Настолько в этом уверен, что с радостью вношу свою скромную лепту. — Он протянул Юзичу красненькую.
— Премного благодарны, — билет исчез в ящике стола. — Погода нынче хороша. Давно такой в Петербурге не припомню. Третью неделю ни дождичка... Для жатвы как по заказу.
— Я больше дождь люблю. На солнце у меня грудь болит и тоска...
— Странно... Так не должно быть...
— Много чего не должно быть... Ты вот мне, Юзич, скажи, моей персоной интересовался кто?
Юзич выдержал длинную паузу.
— Пожалуй, нет...
— Как прикажешь тебя понимать, Юзич: интересовались или нет? — с раздражением спросил Хлебонасущенский.
— Опасаетесь кого-нибудь?
— С чего ты взял? Кого мне опасаться? Живу тихо, делами не занимаюсь...
— Вы Гуся имеете честь знать? — спросил Юзич.
— Какого Гуся? — не понял Полиевкт Харлампиевич.
— Есть такой человек... Его все Гусем зовут. Я думаю, он и сам свое настоящее имя забыл...
— А чем этот Гусь занимается?
— Вы бы Полиевкт Харлампиевич, лучше спросили, чем он не занимается... Всем... достать все может... Покажи, где лежит, а он уж непременно достанет; ксивы партикулярные изготовляет, снуркой занимается... Словом, на все руки мастер.
— Ты это к чему?
— К тому, что большие люди Гусю покровительство оказывают... Генеральша Амалия Потаповна фон Шпильце, к примеру...
— Вот как. — Хлебонасущенский начал понимать, к чему клонит Юзич.
— Да-а... — многозначительно протянул тот. — Так вот, про вас, стало быть, Гусь спрашивал...
— И чем я его заинтересовал?
— Чего не знаю — того не знаю... Адресочек ваш ему позарез нужен был... Позарез...