— Не пойду, — наотрез отказался Хлебонасущенский.
— Ну, как знаете... Пойду доложу, — Юзич пошел к двери.
— Подожди. Ты сказал — две дамы... Вторая кто? — остановил его Хлебонасущенский.
— Вторую я не знаю. Монашенка с виду, а там, Бог ее знает...
Хлебонасущенский заметался по кабинету.
— Откуда они узнали, что я здесь? Почему пришли именно сегодня? Это ты, Юзич, за ними послал? Отвечай!
— Полиевкт Харлампиевич! Эк вас занесло... В жизни и не такие совпадения случаются... Ну, сами посудите, когда бы я успел такое проделать... Смешно, право.
Хлебонасущенский и сам понял, что переборщил... Он слегка успокоился, виновато подошел к Юзичу:
— Ты меня, любезный, прости, Христа ради... Погорячился я...
— Обидно такое слушать... Ну, да ладно... Так выйдете к дамам или нет? — с видом оскорбленной добродетели спросил Юзич.
— Ну, ладно. Пойдем. Черт бы их побрал, этих дам. Все несчастья от них.
Они вышли в общий зал: впереди Юзич, за ним на некотором
расстоянии — Хлебонасущенский.
Юзич подвел Полиевкта Харлампиевича к столику, за которым сидели Анна и Устинья. Хлебонасущенский не узнал княжны Анны, он видел ее всего один раз, да и то мельком, в суматохе; Устинью же он раньше не встречал вовсе.
— Вот это и есть тот, кто вам нужен... Полиевкт Харлампиевич, — представил дамам Хлебонасущенского Юзич.
— Чем могу служить? — спросил Полиевкт Харлампиевич.
Анна и Устинья молча смотрели на него. Глаза Устиньи горели таким дьявольским огнем, такой поток ненависти лился из них на Хлебонасущенского, что даже Юзичу стало не по себе, и он на всякий случай зашел Устинье за спину, чтобы вмешаться в случае ее непредвиденного поведения.
Хлебонасущенский, разогретый несколькими рюмками водки, не обратил внимания на Устинью. Его привлекла странная нездешняя женщина, одетая с изысканной простотой.
— Сядьте, — приказала Анна, и Хлебонасущенский покорно опустился на краешек стула.
— Меня зовут Чуха... Слышали когда-нибудь такую кличку?
— Чуха?!— удивился Хлебонасущенский. — Изволите шутить, ваша светлость... Я в свою жизнь светских людей повидал... Какая ж вы Чуха?..
— А это — Устинья Кротова. Вы ее знаете, — продолжала Анна.
Хлебонасущенский мельком глянул на Устинью.
— Ошибочка, ваша светлость. Не имел чести...
— Она вдова Григория Кротова, которого вы убили две недели назад на Узком мосту в городе Саратове. Вам он был известен под кличкой Чернявый.
Хлебонасущенский побледнел, он с тоской посмотрел на Юзича.
— Что ж ты, братец? — тихо сказал он. — Не знаю я никакого Чернявого. Напраслину на меня возводите...
— Ну, Чернявого, положим, вы знали, Полиевкт Харлампиевич. Я его вам рекомендовал когда-то... Запамятовали? — вмешался Юзич.
— Ну, и что из этого следует? — огрызнулся Хлебонасущенский. — Прошу прощения, тороплюсь... Неотложные дела...
Полиевкт Харлампиевич сделал попытку приподняться, но Устинья остановила его.
— Сядь! Ты теперь живи в страхе, — тихо проговорила она. — Я тебя везде сыщу, нигде от меня не схоронишься. И смерть тебе обещаю трудную. Моему мертвому мужу завидовать будешь... Смерти будешь желать как избавления.
Хлебонасущенский отшатнулся от Устиньи, как от прокаженной. Опрокинул стул, закричал визгливо:
— Она сумасшедшая! Остановите ее! Она меня убить хочет... Полиция! Помогите!
Истерика Полиевкта Харлампиевича казалась пьяным бредом, потому что женщины сидели совершенно неподвижно, и предположить с их стороны угрозу для этого грузного сильного мужчины было невозможно.
Хлебонасущенский, натыкаясь на стулья, попятился к двери, ведущей в отдельные кабинеты; Юзич быстро пошел за ним.
Хлебонасущенский вбежал в кабинет и заметался, как загнанная в угол крыса. Он схватил стул и, сунув его ножку в ручку двери, запер ее. Сразу же раздался стук, на дверь наседали плечом.
— Полиевкт Харлампиевич, отоприте... Что вы, право?! — услышал он голос Юзича.
Взгляд Хлебонасущенского упал на окно. «Вот оно, спасение», — решил он, пододвинул к окну диванчик и вскарабкался на подоконник. Окно никак не открывалось, а стук в дверь становился все настойчивее, дверь ходуном ходила в петлях.
Наконец окно отворилось, и Полиевкт Харлампиевич с трудом протиснулся наружу.
В этот момент ножка стула сломалась, дверь распахнулась, и в кабинет вломились два дюжих половых и Юзич. Следом вошли Анна и Устинья.
Юзич, увидев распахнутое окно, понял, что Хлебонасущенский сбежал.
— Ступайте в зал! — приказал он половым и повернулся к Анне. — Ищи ветра в поле... Он теперь затаится... В глубокую нору залезет.
— Найду, — твердо сказала Устинья. — Теперь своего дыхания бояться будет... А этого мне и надо было... Ты, Юзич, нам его найти поможешь.
— Он — не нашего круга человек, — ответил Юзич, — нам его жалеть ни к чему...
— Спасибо... А я еще кое с кем из старых друзей поговорю... — пообещала Устинья.
— Ты Гречку с Фомушкой знала? — спросил Юзич Устинью.
— Еще бы...
— Объявились...
— Ну что ж, могут пригодиться и они...
— Если что узнаешь, пришли человека. Помнишь, где дом князей Чечевинских? — спросила Анна.
— Я пока на память не жалуюсь.
— Ну, до свидания, Юзич... Пров Викулычу привет передавай.
— Передам.
Женщины пошли к выходу, но Юзич их остановил:
— Да! Запамятовал совсем! Полиевкт Харлампиевич говорил, что не сегодня-завтра уезжать собирается... Сказал, в Полтавскую губернию.
— Пошли, Юзич, людей на Московский вокзал, — попросила Анна. — Да и на другие — тоже... А деньги все же возьми... Расходы у тебя предстоят.— И она протянула ему ассигнации.
На сей раз Юзич от денег не отказался.
Гостиница Демута. Петербург.
Полиевкт Харлампиевич еще накануне собрал необходимые вещи и уехал из своего домика на Охте.
Он понимал, что люди Шпильце будут разыскивать его в притонах, в злачных местах, но им и в голову не придет искать его в фешенебельной гостинице у всех на виду. У Демута он записался под чужим именем и теперь решил до утра не покидать своего номера... А утром прямехонько на вокзал — и в Москву. Из Москвы решил он отправиться машиной в Рязань, а оттуда по недавно достроенной дороге — в Саратов.
Теперь он восхищался собой, своей предусмотрительностью и осторожностью.
«Юзич всем разболтает, что я в Полтавскую губернию еду. Вот пускай там и ищут... А то, что я в Саратове, — никому и в голову не придет. Там меня искать никто не станет. Ни Шпильце, ни Аристарх Петрович, ни Устинья».
Хлебонасущенский даже самому себе боялся признаться, что в выборе Саратова была и другая причина... И причина эта именовалась — Маша Вересова. С того момента, как увидел ее у гроба корнета, он неотступно думал о ней, видел ее во сне, разговаривал с ней наяву. Это был особый вид помешательства. Полиевкт Харлампиевич понимал, что так он может тронуться умом, и единственное средство вылечиться от наваждения видел в том, чтобы увидеться с Машей. Он не знал, что именно скажет ей, он не хотел причинить ей никакого зла, он просто хотел ее увидеть... А дальше — как сложится. Как распорядится Всевышний... Вот для чего он ехал в Саратов.
После встречи в «Ершах» у него заныло в груди, он чувствовал себя из рук вон плохо... И все казалось, что пока бежал от Пяти углов до Фонтанки, из всех подворотен на него смотрели подозрительные субъекты с невыразительными лицами...
Он спустился в вестибюль, спросил у привратника, не интересовался ли кто им. Потом выглянул наружу, проверил, не фланирует ли кто по улице. Не заметив ничего подозрительного, он тем не менее не успокоился, а, вернувшись в номер, проверил револьвер, дверь, как давеча в «Ершах», заложил на ножку стула и только тогда не раздеваясь рухнул на постель.