— Ну, знаете... Надо еще доказать, что Юлия Николаевна Коврова и Юлия Николаевна Бероева — одно и то же лицо. Согласен, решение суда не отменено... Но и свидетельство о смерти Берое-вой тоже не отменено!
— Зачем? — снова спросил Загурский. — Нужно ли рисковать здоровьем вашей жены?
— На этом настаивает она сама... Тут она солидарна с вами... Она тоже хочет увидеть Амалию Потаповну в кандалах.
— Ваша жена — необыкновенная женщина!
— Ну, это-то я понял много раньше вас...
— Так давайте объединим усилия... Вашу руку, Сергей Антонович.— Загурский протянул Коврову руку; тот, выдержав все же небольшую паузу, пожал ее. — Дневник, тем не менее, заберите. Он должен храниться у вас. Что же мне сказать Амалии Потаповне?
— Вы меня удивляете, Платон Алексеевич. Разумеется, скажите, что вы успешно выполнили ее задание.
— Вы в этом уверены?..
— Представьте себе, что вы явитесь и скажете, что ее поручение не выполнили... Она может подослать к нам кого-нибудь другого. Эта дама не любит останавливаться на полпути... Не так ли?
— Вполне возможно...
— Это первое... Во-вторых, вам придется возвращать ей аванс, а наша задача — разорить ее. В-третьих, Юлии Николаевне в России, хотя бы на первых порах, не будет угрожать опасность... Зачем причинять вред невменяемой?
— Пожалуй, вы правы, Сергей Антонович...
— Вы уж, Платон Алексеевич, изобразите там все в лучшем виде... От этого зависит безопасность Юлии Николаевны.
— Постараюсь...
— И оставшиеся деньги с нее взыщите. Меньше на взятки судейским останется. Если захотите со мной связаться или будете нуждаться в помощи, обращайтесь к князю Николаю Чечевинскому. Он живет на Мойке в собственном доме. Вот письмо ему... — Ковров передал Загурскому конверт.
— У меня, Сергей Антонович, груз с души свалился... Как же ваша жена решилась на такое... Ведь придется давать показания следователям, в суде...
— А жить все время в страхе, что тебя узнают и разоблачат? А терпеть, что сводня, растлительница и убийца присвоила себе право преследовать тебя?.. Я не свои слова говорю, это слова Юлии Николаевны.
— Когда вы в Россию? — спросил Загурский.
— Не больше недели на сборы...
— Я живу на Литейном...
— Нет, встречаться будем на нейтральной территории. Я как приеду, разыщу одного судейского... Его Аристархом Петровичем зовут... Честный старый служака. Зануда страшный... Но нам такой и нужен. Друг мой, Николай Чечевинский, за неким Хлебонасущенским охотится. Этот мерзавец почище Шпильце. Два сапога пара. Он против нее много знает. Соберем все в кулак. И тогда держись, генеральша.
— Ну, счастливо. До встречи в Петербурге.
— Жене привет, — сказал Сергей Антонович.
Дом Чечевинских. Петербург.
В кабинет вошел Степан, доложил:
— Там Анну Яковлевну спрашивают или Устинью. А ни той, ни другой дома нет...
— Кто спрашивает?
— Невзрачный такой господин... Он еще год назад приходил... Зыркает так по сторонам... Боязно одного оставлять...
Николай пошел в прихожую, где со шляпой в руке прохаживался Юзич.
— Здравствуйте, Юзич, — сказал Николай.
— Честь имею, ваше сиятельство...
— Проходите.
Николай пригласил Юзича в гостиную, Юзичу это понравилось.
— Добже, добже, — сказал он. — Я бы мог и здесь... Дело, с которым я пришел, не терпит отлагательств... Их сиятельство Анна Яковлевна попросили приглядеть за господином Хлебонасущенским... Есть кое-какие сведения...
— Говорите... Я ей брат. Вы, наверное, знаете...
— Знаю. Так вот, послал я за ним Фомушку и Гречку...
— Слышал о таких...
— Люди известные... Они к нему на Московском вокзале прилепились. У меня с ними уговор был такой, чтобы из каждого города — весточку.
— Разумно, — сказал Николай. И предложил: — Чаю, вина?
— От чашечки чая не отказался бы...
— Степан! — позвал Николай и, когда тот явился, приказал принести чаю.
— Слушаю-с, — неодобрительно сказал Степан.
— Так вот, сначала Полиевкт Харлампиевич остановился в Москве у Печкина, — продолжил Юзич. — Потом поехал в Рязань. Там два дня жил. А потом укатил в Саратов.
— Вот как? — воскликнул Николай.
— А в Саратове Фомушка с Гречкой его потеряли. Он остановился в «Московской», и весь его багаж там, а самого нет... Исчез куда-то...
Явился Степан с чаем. — Я срочно должен уехать, Степан. Собери мой дорожный портплед. И пошли за извозчиком.
— Куда ж вы собрались, барин?..
— В Саратов. Анне Яковлевне я сейчас записку напишу. Пейте чай, я сейчас вернусь.
В кабинете Николай переоделся, написал записку Анне, вышел в гостиную, присел к столу.
— Спасибо вам, Юзич. У вас могут быть расходы... Примите, пожалуйста. — Он передал Юзичу несколько банкнот.
— Благодарю покорно...
— Где мне Гречку с Фомушкой искать?
— В той же «Московской»... Вот как они там записались, сказать не могу.
— Ничего. Найду.
Николай пожал Юзичу руку и проводил до двери.
Чечевины. Саратовская губерния
Более месяца прошло с тех пор, как Анна и Николай уехали в Петербург. В Чечевинах наладилась ясная и спокойная жизнь. Маша с увлечением занялась хозяйством, строительством школы, домоводством.
Рано утром, едва вставало солнце, выезжала она на своей Рябинке из ворот имения. Она объезжала дальние поля и покосы, следила за лесопосадками, ругалась с подрядчиками на строительстве школы и оранжереи.
Поначалу крестьяне относились к ней снисходительно — дескать, тешится молодая барынька, играет в хозяйку. Но очень скоро поняли крутой нрав и хозяйскую сметливость Маши и старались выполнять ее указания. Она мало понимала в сельском хозяйстве, еще меньше — в строительстве, но безошибочно умела отличать дельных людей от бездельников, честных от жуликов... Умела слушать... А потому ее указания всегда были разумны.
Ваня же занялся финансами и бухгалтерией. С утра в приемной перед кабинетом Николая, который он временно занял, толпился народ: приказчики, покупщики, старосты. Вначале, как и Машу, его приняли не очень серьезно. Целый год видели его с этюдником в поле или в лесу, а это занятие у простого народа всегда считалось праздным и бесполезным. И потому ожидали увидеть барина, который, как и его жена, решил потешить себя, поиграть в хозяина... Каково же было их удивление, когда они столкнулись с жестким, расчетливым, памятливым человеком, способным проследить путь каждой копейки, взыскать долги и преумножить вложенные в дело деньги.
— Что ж это вы, Илья Трофимыч, документики не предоставили на доски? — выговаривал он грузному приказчику с окладистой купеческой бородой.
— Да кто же мне, вашество, такие документики даст? У нас все на слово…
— На слово — не годится... Так по сколько платили за сажень?
— Полтора целкового...
— Дорого, любезный... Давайте так договоримся... Поезжайте к Завидову, возьмите у него документик такого содержания: «Продано князю Чечевинскому теса сто кубических саженей по одному рублю пятидесяти копеек за сажень». И пусть он на той бумажке подпишется. А я вам денежки сполна выплачу. Но учтите, Завидов через недельку быть обещался... Так что, сами понимаете... Ну, ступайте, голубчик.
— А ежели, вашество, без документика на рубле тридцати копейках сойтись?.. — вытирая вспотевшую лысину, спросил приказчик.
— Рубль двадцать — больше не дам, — ответил Иван.
— Без ножа режете, вашество!
— Как хотите...
— До чего ж вы ушлый человек, Иван Осипович, — с восхищением сказал приказчик. — Давайте по рубль двадцать.
Иван вынул деньги, ловко пересчитал и сказал: