— Поместите в чулане. Дверь поленом заложите. Разгуляя к двери привяжите, и сами — по очереди.
— Слушаемся, барин.
Дворовые подхватили Хлебонасущенского под руки.
— Игла будет при мне... При малейшей попытке сопротивления я пущу ее в ход,— сказал вслед Николай.
Наутро Николай с Хлебонасущенским отправлялись в дорогу. Полиевкта Харлампиевича усадили в коляску, по обе стороны от него сели Фомушка и Гречка. Николай собирался ехать верхом.
Хлебонасущенский тотчас же узнал Фомушку и Гречку. Он заприметил их еще в поезде и решил, что это люди Аристарха Петровича.
— Господа! — еле слышно обратился он к ним. — С кем имею честь?
Фомушка и Гречка насторожились.
— Вы, случаем, не из полиции, господа?
— Приходилось и в полиции бывать,— сказал Гречка.
— Я это сразу понял... Еще когда в поезде вас приметил...— обрадовался Полиевкт Харлампиевич. — Господа, вас ввели в заблуждение. Арестуйте этого господина. Он преступник... Они меня здесь ограбили, избили, издевались...
— Много взяли ? — спросил Фомушка.
— Все, что кровью и потом заработал! Восемьдесят пять тысяч.
— Восемьдесят пять тысяч! — присвистнул Гречка. — Кто же такие деньги с собой носит? Ну, вы, дядя, учудили...
— Такие деньги не грех отобрать, — сказал Фомушка.
— Господа, деньги при нем... В седельных сумках... Разделим честно...
Фомушка и Гречка переглянулись. Перспектива стать обладателями столь фантастической суммы начала овладевать их сознанием. Они оглянулись на Николая, который прощался с племянницей и Иваном.
— Ну как, герой? Болит? — спросил он Ивана. — По сравнению со вчерашним, считай, совсем не болит...
— Вам скоро в Петербург ехать... Так что быстрей выздоравливай,— сказал Николай.
— Зачем? — удивилась Маша. — Нам и здесь хорошо...
— На свадьбу...
— А кто женится? — спросил Иван.
— Я...
— Вы?! — хором воскликнули Маша и Иван. И вдруг до Маши дошло:
— На Долли?! -Да...
— Поздравляю, дядечка! — Маша обвила руками шею Николая. — Я так рада за вас!
— Поздравляю, — Иван протянул Николаю руку. — Хорошо, что правая рука цела.
— Дядя! А они все время о чем-то шепчутся и на тебя оглядываются, — тихо сказала Маша, глазами показав Николаю на коляску.
— Я заметил, — также тихо ответил Николай.
— Будь осторожен...
Николай подозвал здоровенного дворового, тот подбежал к нему.
— Седлай коня, Трофим. Со мной поедешь. Ружье возьми. Кучеру Никите скажи, пусть пистоли за пояс сунет. Готовы будьте ко всему...
— Слушаю-с, барин.
Сборы затягивались. Кучер зачем-то поменял коренного. Из конюшни выехал Трофим с ружьем за плечами. Дворовая девка не торопясь загружала багажные ящики всевозможными припасами.
Полиевкт Харлампиевич и его новые сообщники нервничали, крутили головами, не понимая, зачем их так загодя усадили в коляску.
Наконец, к Николаю подвели оседланного Янычара, он вскочил в седло, и они тронулись в путь. Сбоку от коляски ехал вооруженный Трофим, чуть позади — Николай.
Дом Шеншеевых. Петербург.
Анна только что рассказала Долли о записке Николая. Она сидела в гостиной за столом, на котором стоял самовар и все необходимое для чая. Долли, раскрасневшаяся, возбужденная, ходила из угла в угол.
— Так нельзя, Анна Яковлевна. День — нет, два — нет... Неделю — нет! Посудите сами, что тут можно подумать... Ведь раньше по два раза на день виделись...
— Успокойтесь, Долли. Ради Бога, не нужно так себя мучить. Это я виновата... Надо было сразу послать к вам человека.
— Вы тут ни при чем... Обыкновенный мужской эгоизм.
— Вы не правы, Долли...
— Права, тысячу раз права... Каково я выгляжу перед папа, перед родными и знакомыми... Я ведь уже объявила всем о своей помолвке с князем Николаем. Что же мне теперь делать?..
— Долли, не надо ничего предпринимать. Вам нужно научиться ждать и терпеть. Это очень важно для женщины — уметь терпеть и ждать.
— Не хочу! Больше не хочу. Мне столько уже пришлось вынести...
Анна подошла к Долли, погладила ее по голове.
— Ты не представляешь, девочка, сколько может перенести человек.
— Я все же не понимаю... Почему надо было уезжать, никому ничего не сказав?
— Потому что Хлебонасущенский вернулся в Саратов... Потому что от Саратова до Чечевин двадцать верст... Потому что Маше угрожает опасность. И не понимать это может только эгоистка...
— Вы не смеете!
— Смею, Долли! Ты не знаешь, какую жизнь я прожила. И не дай Бог тебе это узнать... Я с таким трудом нашла дочь... У нее, к слову, жизнь тоже была не сахар... И вот ей снова угрожает опасность, а ты — «зашел перед отъездом — не зашел». Они надолго замолчали.
— Простите меня,— тихо сказала Долли.
— Я тоже погорячилась слегка...
— Николаю Яковлевичу грозит опасность?..
— Тот человек очень опасен... Его обложили, как волка флажками. И теперь он способен на все.
— Я поеду в Саратов,— решительно скадала Долли.
— Это плохая идея, — возразила Анна. — Вы можете разминуться. Надо терпеть и ждать.
— Почему вы думаете, что Маше грозит опасность?
— Он пытался однажды купить ее... И я сама видела, как он набросился на Машу, не обращая внимания, что кругом полно народа. Он маньяк... Знаете, что это такое?
— Нет,— пожала плечами Долли.
— Ну и хорошо, что не знаете...
Дорога.
Князь Николай распорядился остановиться на ночевку на опушке леса. Поставили шалаш, развели костер, поужинали.
Была теплая ясная ночь, поэтому на ночлег расположились вокруг костра. Николай собственноручно связал Хлебонасущенскому руки, привязал длинной веревкой к дереву. Сам же устроился рядом, подложив под голову седло. Подсумки положил в шалаш под присмотр дворовых. Гречка и Фомушка прикорнули в коляске. Трофим и кучер Никита легли в шалаше. Вскоре все заснули. Лошади паслись рядом. Убедившись, что все крепко спят, Фомушка и Гречка тихо вылезли из коляски и крадучись пошли к шалашу. При любом подозрительном звуке они застывали как вкопанные и старались не дышать.
Хлебонасущанский тоже не спал. Он с надеждой смотрел на жуликов и делал им знаки, означавшие просьбу освободить его от пут. Фомушка и Гречка не обращали на него внимания. Их цель была подсумки... Они подошли к шалашу. Фомушка, как уж, бесшумно вполз в него и вскоре появился с подсумками в руках. Он лихорадочно стал расстегивать ремешки, и в этот момент раздался спокойный голос Николая:
— Не торопитесь, Фомушка... Ноготки обломаете...
Жулики одновременно оглянулись и увидели Николая. Он лежал, как и прежде, завернувшись в плащ, головой на седле, только теперь в его руке был револьвер Полиевкта Харлампиевича, и дуло было направлено на них. Деваться им было некуда, потому что из шалаша им в спины уперлись ствол ружья и дуло пистоля: Никита и Трофим тоже были готовы к их визиту.
— Помилуйте, ваша светлость! Вот эта мухорта попутала... Гад ползучий! — Гречка показал кулак Хлебонасущенскому.
— А вы все же посмотрите, Фомушка... Убедитесь... Никаких денег там нет...
Фомушка наконец открыл подсумки и убедился в правоте Николая.
— У, сволочь немытая,— завыл он, глядя на Полиевкта Харлампиевича.
— Придется, господа, о вашем проступке поставить в известность Юзича и Прова Викулыча. Они рекомендовали мне вас в качестве людей надежных...
— Не губи, Николай Яковлевич... Бес попутал! Мы за ним теперь приглядим. Так приглядим, что ему на тот свет захочется...
— Давайте договоримся: без рукосуйства!
— Это уж как получится...— неопределенно сказал Гречка.
Полиевкт Харлампиевич с ужасом смотрел на пудовые кулаки Гречки, и даже в лунном свете видно было, как он побледнел.