— Я его не убивала...
— Уберите ее! Умоляю! Ради всего святого, уберите. Я сделаю все, что вы скажете... Несите бумагу, я все напишу... Со всеми подробностями. Вы только ее больше ко мне не пускайте...
-— Степан! Принеси табурет, бумагу, чернила, — распорядился Николай.
— Николай Яковлевич, оставьте меня с ним, — попросила Устинья.
— Не надо, Устинья. Вот он напишет все, и поглядим... Сдавать его в полицию или повременить.
Ковровы приехали в пятницу вечером. Дом сразу наполнился шумом, гомоном, детским смехом... Сергей Антонович и Николай крепко обнялись. Юлия Николаевна расцеловалась с Анной.
Степан, не скрывая слез, ворчал на Глашу:
— Дети совсем исхудали... Ты чего, их там не кормила, что ли? Сама-то небось не исхудала...
— Удивляюсь я себе, дядя Степан! Ну ничего мне не деется... Хоть в Швейцарии, хоть в России.
— Вот и свиделись, Николя... Помнишь, год назад я сказал, что непременно еще повидаемся, — у Коврова подозрительно блестели глаза.
— Ты, как всегда, прав, Серж...
— Юленька! Вы прекрасно выглядите... Немножко располнели, но это вам к лицу, — сказала Анна.
Юлия Николаевна шепнула что-то на ухо Анне.
— Правда?! — обрадовалась Анна. — Я так рада за вас...
— Николай Яковлевич,— спросил Степан,— мы гостей на втором этаже разместим?
В покоях старой княгини...
— Да какие же это гости, Степан? — улыбнувшись, сказал Николай. — Дом-то Сергею Антоновичу принадлежит.
— Как же так, Степан? — нарочито строго сказал Ковров. — Меня в гости зачислил... Как-никак, шестнадцать годков я твое ворчание терпел...
— Сергей Антонович! Да кабы вы знали!.. Вы для меня... Дозвольте в плечико поцеловать...
— Будет, будет, —тсказал Ковров, обнимая старика.
Далеко за полночь Сергей Антонович и Николай засиделись в кабинете. Ковров только что закончил читать показания Хлебонасущенского.
— У этого господина несомненные литературные способности... Не хуже, чем в журналах, пишет... Но какое же душевное одичание! Какая мерзкая душонка? Как думаешь, Николя, не откажется он от своих показаний? — спросил Ковров.
— Никогда. Ему на воле теперь страшнее, чем в тюрьме. Он знает, что Устинье терять нечего... Кроме того, узнал я, что пули, которыми убит Чернявый, находятся в следственной части. А у меня имеется та, которой был ранен Иван, и револьвер, из которого он был ранен.
— Итак, чем мы располагаем? — подытожил Ковров. — Показания Хлебонасущенского, дневник доктора Катцеля, орудие убийства Чернявого и покушения на Ивана, свидетели: Юлия, Глаша, Загурский.
— Юлия Николаевна пока не должна выходить из дома,— сказал Николай. — Глаша и Степан будут говорить слугам в соседских домах, что она больна.
— Как лучше поступить, Николя?.. Явиться в следственную часть или под каким-либо предлогом позвать Аристарха Петровича сюда? — спросил Ковров.
— Полагаю, что лучше было бы поговорить с ним здесь... Но как это осуществить? Чего ради он откликнется на наше предложение...
— Это я, Николя, беру на себя. Напишу ему записочку, да для пущей важности подпишусь бывшим капитаном Золотой роты. Он, насколько я понимаю, человек азартный. Явится...
— Серж... Я должен сказать тебе очень важную вещь...
— Я знаю, Николя, о чем ты собираешься мне сказать... Анна Яковлевна уже отписала Юлии, что ты собираешься жениться на Долли Шеншеевой.
— Но это же решилось всего неделю назад! — изумился Николай.
— Женщины в таких делах все чувствуют раньше и лучше нас... Твоя женитьба со всех сторон уже обсуждалась между Юлией и Глашей, и насколько я знаю, твой выбор высочайше одобрен. А если серьезно... Давно пора, Николя, в России холостяков не уважают... Слово-то какое народ придумал... Бобыль... Я вот тоже вскорости собираюсь папашей стать! Представляешь меня отцом?!
— Очень даже представляю... Рад за тебя, Серж! Ты уже замечательный отец. Митя с Таней тебя любят как родного.
— Хорошие ребята... Думаю, из них толк выйдет. Когда свадьба?
— Это зависит от того, как скоро мы завершим наше дело. С Юлии Николаевны должно быть снято обвинение... И ей ничто не должно угрожать... — сказал Николай.
— Это верно,— согласился Ковров. — За тем и приехали.
Дом фон Шпильце. Петербург.
В кабинете у Амалии Потаповны сидел Загурский. Утром ему принесли записку от генеральши, в которой она сетовала на невнимание и приглашала на чай: Загурский понял, что ее приглашение связано с приездом в Петербург Ковровых.
— Какие новости, Платон Алексеевич? Что слышно в свете?..
— Все на дачах. В Петербурге, говорят, сто лет не было такой жары...
— О, да! —
— Что вы говорите?— изобразил изумление Загурский.
— Вы, случаем, не предполагаете, зачем они явились? — спросила Шпильце.
— Понятия не имею...
— С Бероевой не снят судебный приговор... По первому же доносу полиция обязана арестовать ее и препроводить в тюрьму.
— Это не так просто, Амалия Потаповна. Существует заключение о смерти, акт, подтверждающий похороны... Боюсь, такого доносчика сочтут умалишенным... Да и Юлии Николаевне, в сущности, ничего не грозит. Соберут консилиум, подтвердят психическую неустойчивость и отпустят с Богом.
— Вы, как всегда, правы... Но зачем приехал Ковров? И этот бывший венгерец...
— Какой венгерец?
— Думается, вы прекрасно знаете, о ком речь... Вы были в доме Чечевинских, и ваша жена была...
— Не хотите ли вы сказать, что осуществляете за нами слежку?
— Господь с вами, Платон Алексеевич!.. Слухами земля полнится...
— И теперь, я полагаю, вы ждете отчета о моем визите? Не так ли?
— Я имела смелость думать, что мы с вами друзья... В трудные минуты я всегда шла к вам на помощь...
— А теперь трудные минуты настали для вас? — впрямую спросил Загурский.
— В последнее время, не скрою, я испытываю некоторое беспокойство... Вы простите меня, Платон Алексеевич, но иногда мне кажется, что вы не совсем искренни со мной... Умоляю вас, развейте мои сомнения!
— Я, Амалия Потаповна, часто ловлю себя на том, что бываю неискренним даже сам с собой.
— Браво... Как всегда, остроумны. Ну что ж, хочу заверить, что мое расположение к вам остается неизменным.
— Премного благодарен. Небольшая просьба: перестаньте следить за мной и женой... Мы, хирурги, лечим людей, но умеем и наоборот... Позвольте откланяться.
Загурский вышел из кабинета. Шпильце вызвала Гуся.
— Домик господин Хлебонасущенский продал... Там теперь другой хозяин. Некто Кулаков. Куда уехал Полиевкт Харлампиевич, никто не знает... Кое-кто говорит — в Полтавскую губернию, — с места в карьер доложил Гусь.
— Ложь!
— За Поныриным людей приставил, но пока глухо... Загурский по больным целый день мотался, никаких денег на извозчиков не хватает.
— Что Чечевинские?
— Слуги говорят, что у Коврова тяжело больна жена. Ходит туда странная женщина в черном. Вроде монашенка... А еще, говорят, будто в чулане у них какой-то человек содержится насильно.
— Узнай, что за человек.
— Слуги у них неразговорчивые...
— Как хочешь узнай. Сам в дом влезь... Но чтобы я все завтра же знала... И смотри у меня! Если узнаю, что на кого-то еще работаешь... Считай — покойник.
Дом Чечевинских. Петербург.
Все сидели за столом, обедали, когда слуга доложил:
— Там господин... Из следственной части... Прикажете принять?
— Степан! — позвал Николай. — Иди спроси, как его зовут. Если Аристархом Петровичем, веди в кабинет.
— Слушаю-с, барин.
Ковров выдернул из-за ворота салфетку.