Суоми…
Колдун! Проклятый финский колдун…
Не доходя до палатки, Давыдов присел к догорающему костру, снова раскуривая трубку. Пристрастился к курению, чего уж! Зато пить – особо не пил и – боже упаси – никогда не игрывал в карты.
В темном бархатном небе мерцали холодные звезды. Кусок серебристого месяца, похожий на горбушку ржаного крестьянского хлеба, зацепился за вершину высокой раскидистой липы, запутался в ветках, завис, заливая тусклым светом разбитый гусарский лагерь. Догорающие кострища, стреноженных лошадей, стройные ряды палаток и шалашей.
Палатки… Затянувшись, Денис выпустил дым и прикрыл глаза. Вдруг подумалось – вот сейчас бы услышать гитарный перебор да какую-нибудь туристскую песню… можно про перекаты или про жену французского посла. Или даже – «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались»!
Или Визбора… Ибо в теле гусарского подполковника и знаменитого поэта вот уже седьмой год находилась душа его почти полного тезки, тоже Дениса, и тоже Давыдова, только не помещика, не хвата, а… А недоучившегося студента академии полиции, человека двадцать первого века! Дениса… или, как его звали все – Дэна… Просто как-то раз вызывали духов… И душа Дэна вдруг оказалась в теле гусара… А потом и осталась там навсегда, ибо суровый лапландский колдун Кройто отнял и погубил душу истинного гусара. Остался Дэн. Который, правда, теперь знал и умел многое… и многое помнил не своего, к примеру – как и все дворяне, бегло говорил по-французски.
Ах, Кройто, Кройто, чертов колдун. Все бы по-хорошему, кем бы сейчас был Денис в той, прошлой, жизни? Может быть, в РОВД, опером. Уже бы до капитана дослужился… Ну да – двадцать восемь лет, возраст солидный. Или не опером, а в следственном комитете – старшим следователем. Или… да всякое могло быть! Могло… А он вот здесь, летом 1812 года, командует Ахтырским гусарским полком.
И ведь неплохо, к слову сказать, командует – стыдиться нечего! Если бы вот еще не отступали…
Нельзя сказать, что Дэн не пробовал вернуться обратно. Пробовал. Даже связался с одной лапландской ведьмочкой. Та ему и нагадала – не вернешься, мол, никогда. Поскольку там, в будущем, ты уже есть… или следователь… или опер… или кто-нибудь еще. Наверняка женился уже… впрочем, может, и нет…
Дэн заснул лишь под утро, устав не столько от боя, сколько от нахлынувших мыслей. Утром разбудила труба, а потом был длинный переход под Царево-Займище, и опять отступление, и изнуряющая жара. А вскоре пришло радостное известие: государь-император высочайшим рескриптом назначил нового главнокомандующего: Михаила-Илларионовича Кутузова!
Денис немедленно помчался в штаб второй армии. И вовремя – светлейший князь Кутузов как раз проводил войсковой смотр, на котором присутствовали многие прославленные – и не очень – генералы. Давыдов узнал самоуверенного наглеца Беннигсена и чем-то похожего на бульдога Толя. Долговязый Барклай невозмутимо держался чуть позади всех, рядом же с ним Денис, к радости своей, заметил князя Петра Ивановича Багратиона и румяного генерала Ермолова, двоюродного своего братца.
К нему-то и подскочил Давыдов, как всегда – «в ожидании новостей».
Ермолов расхохотался:
– Да новости все ты уже видел! Приехал Кутузов…
– Бить французов! – немедленно скаламбурил молодой человек.
Тем не менее и при новом главнокомандующем армия продолжала отступать. Давыдов на привалах раздумывал, пыхтя неизменной своей трубкой, что-то прикидывал, рассчитывал, вспоминал…
И, кое-что удумав, напросился-таки на аудиенцию к бывшему своему командиру князю Багратиону.
Прославленный военачальник встретил гостя с радостью:
– Ах, Денис, Денис! Жаль, нынче ты не у меня в адъютантах… Понимаю – сам командиром стал! Подполковник, ишь ты… Лихо ты улан, лихо! Чего пришел-то? Вижу, вижу – глаза хитрые. Небось, задумал что.
– Задумал, Петр Иваныч, – скромно потупился гусар. – Правда, не я это все придумал… Испанцы еще – герильяс… или вот Барклай тоже отправлял «партии».
– Герильяс, говоришь? – князь настороженно почесал длинный свой нос. – Партии? А ну-ка, давай, рассказывай!
Идея эта – тревожить растянувшиеся коммуникации врага лихими налетами партизан – естественно, Денису не принадлежала, а была многократно использована и до него. Тут можно было вспомнить и Великую Отечественную, и Вьетнам, и уже упомянутых испанских «герильяс». С этим все было понятно, только вот Давыдов как-то не видел себя в качестве партизанского командира. Не видел… до встречи с одной девушкой.