С отвагой в сердце риньтесь в бой, крича:
«Перм с Кесусом за Русь и всех людей!»
(В оригинале парафраз монолога Генриха V из одноименной пьесы Шекспира (акт III, пролог). Кроме второй и последней строк — пер. Е. Бируковой.)
Секунду все молчали, а затем публика разразилась восторженным ревом и аплодисментами. Григорий обратил взгляд к президентской ложе и, дождавшись внимания зала, отсалютовал.
— Ну давай. — Эмил подтолкнул Эндрю, и тому пришлось встать. Колени у него дрожали, а в глазах стояли слезы. Он отсалютовал Григорию и приветствовал собравшихся таким же салютом. Овация, устроенная в его честь, звучала как пушечная канонада.
В зале послышался сначала один голос, потом другие подхватили мелодию. Через несколько секунд пел уже весь зал. «Я видел славную победу…»
Эндрю присоединился к хору, от волнения голос его звучал еле слышно. Рядом встал Калин. Прижав руку к сердцу, он пел вместе со всеми.
Песня подошла к концу, и все снова захлопали. Эндрю поклонился публике и актерам, которые вышли на сцену, чтобы вместе спеть «Боевой гимн Республики», после чего покинул ложу, выйдя через маленькую боковую дверь, чтобы избежать приветствий толпы.
Он глубоко вдохнул теплый весенний воздух, наслаждаясь его свежестью после дымной духоты мюзик-холла. Из большой двери высыпала толпа и отправилась к янки-таун, где прямо на улице в разгаре был бал — даже сюда доносились звуки музыки и смех танцующих.
— Люди несколько недель к этому готовились, — пояснил вышедший вслед за ними Пэт, вытирая грим грязным носовым платком.
Эндрю молча кивнул. Он все еще не мог говорить. Калин и Эмил стояли рядом и понимающе улыбались.
— По-моему, это уже чересчур, — наконец выдавил он.
— Ну, мальчишка восхищался тобой с самого начала, а уж когда ты вручил ему медаль «За боевые заслуги», он и вовсе стал подражать тебе во всем. Но каков — прирожденный актер! Он запомнил, что ты любишь «Генриха Пятого», и решил сделать сюрприз.
Григорий, все еще одетый в форму полковника Тридцать пятого полка, вышел из боковой двери. Увидев Эндрю, он нервно отдал честь:
— Надеюсь, вам понравилось, сэр.
Эндрю шагнул вперед и похлопал Григория по плечу:
Ты чертовски смутил меня, но мне очень понравилось. Спасибо. Юноша расплылся в радостной улыбке.
— Как твоя рана, сынок? — тут же вмешался Эмил. — Ранение грудной клетки — штука серьезная.
— Все в порядке, сэр. Только что получил приказ о назначении.
Эндрю улыбнулся:
— Быть помощником начальника штаба Ганса Шудера — трудное дело, Григорий. Выполняешь фактически всю работу, а слава достается другим.
— По правде говоря, сэр, я рассчитывал, что буду полевым командиром, — отозвался Григорий.
— Всему свое время, сынок. В прошлый раз ты отлично выполнил порученное. Просто чудо, что ты остался в живых.
— Это заслуга вашего Меркурия, сэр, я просто сидел на нем верхом.
Эндрю улыбнулся:
— Подлечись немного, поучись у Ганса, наберись опыта, а через пару месяцев подумаем насчет командирского поста.
— Спасибо, сэр! — Юноша просиял от радости. Он снова отдал честь, четко повернулся и отправился в сторону, где его поджидала девушка, одетая в простое крестьянское платье. Глядя вслед поспешно удаляющейся парочке, Эндрю добродушно усмехнулся. Григорий что-то объяснял, размахивая одной рукой, второй он поддерживал девушку за локоток.
— Может, пойдем домой, выпьем чаю? — предложила Кэтлин. Она вопросительно посмотрела на стоящих перед ними героев сцены — выглядели они впечатляюще: Пэт со следами от грима в рыжей бороде, а за ним Боб Флетчер, так и не снявший женское платье.
— А может быть, и чего-нибудь покрепче. — Она заговорщицки подмигнула Пэту.
— Кэтлин, Кэтлин! — с укором воскликнул Эмил.
— Господи, Эмил, слишком долгое воздержание может убить несчастного.
— Точно-точно, — поддержал ее громовым басом Пэт. — Мне нужно подкрепиться после всех издевательств, которые мне пришлось вытерпеть на сцене.
— Ну, ты сам напросился в актеры, — парировал Эмил. — Хорошенькое занятие для командующего артиллерией!
— С вами не соскучишься, — одобрительно сказал Калин. — И все видят, что мы не кичимся своими титулами. Как бы то ни было, подкрепиться нам всем не мешает.
Они обогнули театр, выйдя к главному входу, где еще не рассеялась толпа. Зрители тотчас принялись благодарить за прекрасное представление и поздравлять актеров.
Для русских театр оказался открытием. Прежде они не видели ничего подобного. До появления в этом мире янки все развлечения сводились главным образом к представлениям скоморохов на рыночной площади или сценкам из жизни святых, которые разыгрывались перед церквями.
Сейчас в городе то и дело ставились отрывки из пьес Шекспира, пародии на него, музыкальные шоу, мелодрамы с такими названиями, как «Поруганная любовь» или «Боярин и крестьянка» — все с любимейшими русскими песнями или переведенными на русский популярными американскими куплетами. Двое рядовых Сорок четвертой Нью-Йоркской батареи, один из которых когда-то работал в театре, организовали труппу и построили зал на пятьсот человек; он почти каждый вечер был полон.
Их соперники в конце прошлого года открыли второй театр, поставив «Венецианского купца», переведенного на русский и получившего название «Новродский боярин». Хотя Джон постоянно жаловался на то, что люди только время зря теряют, сидя в театре, Эндрю от всего сердца одобрил начинание. Он подозревал, что, если Джону дать волю, работы велись бы круглосуточно. Правда, пришлось согласиться с необходимостью цензуры «Юлия Цезаря» из политических соображений, чтобы не оскорбить Марка и других римлян.
От театра группа направилась к холму, ее провожали задержавшиеся зрители. Эндрю запрокинул голову и посмотрел вверх, наслаждаясь теплым вечером и звездным небом. Весь день он пытался забыть о грядущей войне. В конце концов большего он сделать пока не мог. Армия была готова, пикеты выставлены — оставалось только ждать. Этот вечер был, возможно, последней передышкой перед схваткой, в первый раз после тифа он был дома. Все дружно смеялись и расхваливали Пэта, а он отпускал непристойные шуточки по поводу привлекательности Боба и его задней части. Они шли к центру поселка. Деревья отбрасывали длинные тени на дорогу, во многих домах еще горел свет. На площади звучала кадриль, и парочки весело танцевали. Это был бал, устроенный для Тридцать пятого полка и Сорок четвертой батареи, а также их дам, и бал этот был в самом разгаре, несмотря на то что театральное представление уже закончилось. Парочки шептались, прячась в тени. Звучала русская и английская речь, слышались латынь и карфагенский. Некоторые, коверкая слова, говорили на смеси четырех языков.
Оркестр заиграл кункстеп, и парочки со смехом и не слишком уверенно принялись плясать, а вокруг них танцевали их тени.
Эндрю остановился полюбоваться танцорами.
— Джентльмены, прошу, — пригласила остальных Кэтлин. — Пэт, ты знаешь, где водка.
— Только давайте тише, — предупредил Калин, -а то моя Людмила задаст нам жару, если мы разбудим ребенка.
Пэт благодарно поклонился Кэтлин, и все направились к дому, проталкиваясь через танцующих.
— Напоминает шестьдесят четвертый год, — сказала Кэтлин, глядя на танцоров.
— Что именно? — спросил Эндрю.
— Вторая армия устраивала бал в честь дня рождения Вашингтона. Это была чудесная ночь, молодые офицеры и их дамы танцевали всю ночь напролет. Последняя романтическая ночь, сумерки богов.
Она замолчала.
— А три месяца спустя было сражение при Уайлдернессе.
— Давай не будем думать об этом, — прошептал Эндрю.
Она посмотрела на него и улыбнулась:
— Давай не будем.
Он протянул руку, обнял ее за талию, и они закружились в вальсе.
Он всегда чувствовал себя неловко, когда ему приходилось танцевать, но сейчас их, казалось, подхватил ветер, и они летели между молодыми солдатами и старыми ветеранами, сияющими девушками, которые радостно улыбались своим любимым, и женами, которые плакали, думая о предстоящей разлуке. Как они все хотели остановить время, чтобы это мгновение длилось целую вечность и не было никакой угрозы с севера, хотя бы до рассвета. Люди танцевали, оркестр играл, музыка уносилась в ночное небо.