В голосе у него звучал упрек, и Тамука помрачнел.
— Нам не пристало сражаться, мы должны защищать и советовать, а не проливать кровь. Пусть этим займутся наши карты.
«Неужели Хулагар не понимает? — с удивлением подумал Тамука. — Это не спорт, не развлечение, не битва ради славы. Это даже не война, это вопрос выживания орды, всех орд, в том числе отвратительных тугар и ненавистных бантагов, которые продолжают свой путь на восток, словно ничего не случилось, предоставив меркам проливать кровь ради их благополучия».
Странно все-таки. Еще год назад он думал, что земное для него не так уж важно, а самое главное — путь понимания, умение отречься от ненужного, свойственное каждому носителю щита.
Он вгляделся в даль. Вука стоял подле отца. В начале битвы он ринулся вместе со всеми в атаку, демонстрируя окружающим свою доблесть. Но затем, когда они прорвали вражеские укрепления, вокруг бесновались раненые лошади, кричали мерки и скот стрелял прямо в лицо, тогда Вука и повернул назад.
Кар-карт не всегда должен вести своих солдат в бой, постоянно подвергать свою жизнь опасности неразумно. Но это был не тот случай. Вука просто испугался. Когда скот вел себя, как и положено скоту, а уничтожение его было всего лишь спортом, развлечением, Вука был на высоте. Но когда скот встал, как стена, на пути орды и превратился в саму смерть, это было уже другое, и Вука проявил страх.
Это взбесило Тамуку, и он, не прикрывая больше Вуку щитом, в ярости принялся рубить скот. Его лошадь пала. Скот, который пристрелил ее, стоял бледный и смотрел на приближающегося Тамуку, потом поднял ружье и нажал на курок, однако выстрела не последовало — у него не осталось патронов.
Тамука вспомнил это мгновение и снова вздрогнул. Он тогда почувствовал, что сейчас умрет, умрет от руки скота, низкого животного, и это наполнило его небывалой яростью.
Он убивал его медленно, наслаждаясь зрелищем смерти. Вука смеялся и протыкал его тело мечом, словно это он убил подлую скотину.
Нет, Хулагар этого не понимает, не осознает всего масштаба этой смертельной схватки.
— Если мы надавим сильнее, — сказал Тамука, — то к рассвету перережем обе дороги с железными полосами.
— Умены со вчерашнего дня проскакали сотню миль, — ответил Хулагар. — Мы выиграли битву, но лошади измучены, им надо отдохнуть. Если мы продолжим наступление сейчас, то на рассвете можем потерять все, воины просто не смогут сражаться. Уже сейчас тысячи умерли.
Тамука недовольно фыркнул, стараясь при этом скрыть, как у него дрожат руки. Он поднял голову к небу, дождь смыл пот с его лица. Холодная вода попала под доспехи, и он вздрогнул от холода.
— Ну почему ночь не может превратиться в день хотя бы один раз?! — воскликнул он. — Только на несколько часов! Они ведь сбегут!
Хулагар, шокированный таким открытым проявлением кровожадности, ничего не ответил.
— Ведь можно закончить все прямо здесь, — запальчиво продолжал Тамука. — Мы можем отрезать им все пути, далеко от их городов, и через пару дней свободно пройдем по всей стране.
— Наш кар-карт считает, что мы и так уже достаточно сделали.
— Тогда он просто болван, — прошипел Тамука. Хулагар развернул лошадь и схватил Тамуку за ворот:
— Ты слишком далеко зашел, щитоносец зан-карта. — Ты забыл, что мы, щитоносцы, тоже обладаем реальной властью, — ответил Тамука. — Ты забыл, что именно мы решаем, когда надо убрать кар-карта, если он не может править достойно, и заменить его.
— Я — щитоносец кар-карта, — прошипел в ответ Хулагар. — И власть принадлежит только мне. И только я могу говорить такое — и то лишь мысленно.
Тамука вырвался из рук Хулагара.
— Один ночной удар. Надо перекрыть дорогу с железными полосами в десяти милях к северу и в пятидесяти милях к юго-востоку. Тогда мы сможем взять их в кольцо.
— Он уже решил, — ответил Хулагар, — а я согласился. Мы и так уже многого достигли сегодня. И хотя нас тысячи и тысячи, нужно помнить, что после этой войны нам еще предстоит сражаться с бантагами, потому что они обязательно нападут, невзирая на все уверения. Наши воины падают от усталости. Из-за дождя даже не видно звезд, по которым можно ориентироваться, — как в такой темноте определить, куда идти? Ты слишком многого хочешь. Завтра они все равно будут не в состоянии сражаться. Мы выиграем эту битву, но надо выиграть ее так, чтобы мы могли выиграть и следующую. Ты говоришь так, словно не имеет значения, сколько воинов мы потеряем в войне против скота — десять тысяч или пятьдесят. Ты слышал, какие потери понес Вушка Хуш?
— Они потеряли больше половины, — ответил Тамука, — но сражались хорошо.
— Да, сражались они хорошо.
Тамука вздрогнул, осознав, что Джубади стоит рядом и слушает. Его охватила секундная паника, потом он устыдился своего страха.
Джубади пристально смотрел на него.
— Мой сын сказал, что ты убил одного из их вождей, — сухо заметил Джубади.
Тамука кивнул.
— Довольно странно для носителя щита.
— Он был у меня на дороге, — ответил тот. Джубади улыбнулся:
— Не забывай о своем главном предназначении. Тамука снова кивнул, но ничего не сказал.
— Всем нам пора отдохнуть, — сказал Джубади, глядя в ночное небо. Мелькнула еще одна молния, и он проводил ее задумчивым взглядом. — Мы никогда не вели ночной войны. И когда просыпается Ворг, это тоже не лучшее время для сражений. Так говорили наши предки.
— Это верно, когда мы сражаемся друг с другом, — возразил Тамука. — Но со скотом?
Джубади посмотрел на Тамуку:
— Мы покончим с ними завтра, они устали не меньше нас и никуда не денутся.
— Будем надеяться, — пробормотал Тамука. Джубади молча повернулся.
— Сожгите все, что осталось! — крикнул Ганс, показывая на склад, доверху набитый армейскими пайками.
Облако пара обдало его ноги, и он посмотрел на поезд, который уже был готов отправиться на восток. Несколько секунд колеса вращались, пробуксовывая на мокрых рельсах, потом наконец состав сдвинулся с места. Мимо проплыли вагоны с ранеными, потом платформы с пушками.
Внезапно он взглянул на юного Григория, который стоял рядом.
— Мне нужно кое-что сделать. Поезжай с этим поездом. Как доберетесь до Нейпера, выгружайтесь.
— Но, сэр, я нужен здесь.
— Делай что сказано, черт тебя побери! — взревел Ганс. — Поезжай!
Григорий секунду колебался, глядя на проезжающий мимо поезд.
— Ну давай, живо! — снова рявкнул Ганс. Григорий отдал честь и вскочил на подножку. — Когда доберешься, — крикнул Ганс на прощание, — женись на той девчонке, о которой я слышал!
Григорий обернулся и опять отдал честь. Ганс смотрел на него, не замечая подошедшего Инграо.
— Немного сентиментально, — заметил Чарли.
— Из него выйдет хороший командир, — ответил Ганс. — Надо дать ему шанс.
И он посмотрел на Инграо, который провожал взглядом уходящий поезд.
— Шанс нужен всем, — сказал Инграо мрачно. — Мне жаль остальных.
— Ты вывезешь всех, кого сможешь, — ответил Ганс.
— Сегодня я потерял половину артиллерии — три батареи «наполеонов» и двадцать четырехфунтовок.
— Ты остановил Вушку.
— Половина артиллерии для того, чтобы остановить один умен? С такими потерями нас хватит на восемь уменов, а остальные тридцать разорвут нас в клочки.
Ганс отвернулся. Снова закололо сердце. И он опять принялся его уговаривать: «Не сейчас, сначала мне нужно закончить с этим».
— Нам нужно еще восемь поездов, — сказал он наконец, оглядываясь на Чарли, словно ожидая, что по его велению из ниоткуда появятся поезда.
В небе сверкали молнии, полил дождь, тут же промочив его плащ.
— Который час? Чарли пожал плечами:
— Наверное, около полуночи. Значит, осталось часов шесть.
Он уже собирался уйти, но Чарли схватил его за рукав.
— Кто-то должен остаться, — сказал он. — Ты же понимаешь, что нужно прикрыть отступление. Ты никогда не сможешь погрузить всех и забрать. Уже сейчас начинается паника.