— К черту политику! — возмутилась Людмила. — Она дочь президента, жена генерала и посла.
— Вот поэтому у меня и не будет слуг, — заявила Таня. По ее тону было ясно, что эта тема закрыта.
— Воистину она твоя дочь, такая же упрямая, — усмехнулся Калин.
Он откинулся на спинку стула, блаженно вздохнул и положил свой знаменитый цилиндр на стол.
— Дочка, дай чего-нибудь попить.
— Я принесу, — сказала Людмила. — Пойдемте-ка, ангелочки. — И она увела детей в кухню.
— Что привело вас сюда? — спросила Таня. Калин обхватил ее за талию и посадил к себе на колени.
— Я уже большая девочка, папа, — прошептала она смущенно. — Для меня ты всегда останешься моей любимой малышкой, — ответил он, целуя ее в щеку и гладя по голове.
— Вид у тебя измученный. Ты устал? Он молча кивнул.
— Что-то случилось, иначе бы ты не приехал.
— Да, — коротко ответил он.
— Что же?
— Мы потерпели поражение. И потеряли почти целый корпус. — Он замолк, а потом добавил: — И Ганса.
— О Господи!
— Василий Александрович, Борис Иванович, Сергей Сергеевич, Юрий Андреевич, Михаил Эрнестович — все они погибли.
— И Юрий?
Калин кивнул. Таня пыталась сдержать слезы, она могла бы выйти замуж за Юрия, если бы не встретила Винсента.
— Григорий был ранен в голову и умер от раны, Семен потерял руку.
— А Эндрю Кин, Пэт?
— Эндрю выбит из колеи. Видишь ли, моя дорогая, мы, наверное, потеряем наш Суздаль еще до следующего полнолуния. Конечно, мы будем драться до конца, но если волк принялся копать, мышь не уцелеет.
— Поэтому ты здесь, папа?
— Я потом тебе все расскажу. У меня мало времени. Никто не знает, что я здесь. Мне надо встретиться с Марком, у меня для него новости, и он должен услышать их лично, а не по телеграфу.
— Все знают, что что-то случилось. Со вчерашнего дня не поступало никаких сообщений.
Это я приказал, — признался Калин. — Чтобы не началась паника.
— Она почти началась.
— Но ты, моя ягодка, в безопасности. И дети тоже. Она хотела было возразить, думая о Кэтлин, о своих друзьях, но сейчас все было иначе. У нее трое детей и скоро родится четвертый — прежде всего она должна думать об их защите.
Он улыбнулся, полез в нагрудный карман и извлек оттуда маленький сверток. Таня развернула его — там оказался медовый пряник.
— Папа, мне же не восемь лет!
— Тогда просто представь себе, что ты еще маленькая, — предложил он.
Она положила голову ему на плечо.
— Как Винсент?
— По-прежнему, — ответила она. Калин понимающе кивнул.
— Он отдаляется от меня, — вздохнула она.
— Он теперь не так наивен, как прежде.
— Папа, ты знаешь, о чем я говорю. Раньше в нем была доброта, он был готов удивляться и восхищаться каждому творению Перма и Кесуса. Он не умел ненавидеть.
— А теперь умеет, — сказал Калин.
— Да.
— До того как закончится эта война, мы все научимся ненавидеть, — сказал Калин. — Может быть, нам нужна именно ненависть для того, чтобы победить. Кесус велел любить наших врагов. Отец Касмар уверяет, что даже мерки и тугары — его творения.
— И ты этому веришь?
— Трудно верить в такое, если знаешь, что твоих внуков живьем отправят в ямы.
— Не говори этого! — прошептала Таня и перекрестилась. — Самое ужасное, что ненависть сжигает душу Винсента. Дмитрий говорит, что после войны с мерками он стал холодным и безжалостным, с ним почти невозможно говорить.
— А каков он с тобой? Она вымучено улыбнулась:
— Он пытается жить как прежде. Я думаю, внутри он все тот же молодой человек, в которого я влюбилась, и он боится себя — такого, каким он может стать. Но между нами растет стена. Раньше он приходил домой, играл с маленьким Эндрю, качал его и гулял с ним, а теперь, когда — и если — он приходит, то забивается в угол и сидит там один. Он не хочет, чтобы его трогали. И сны, папа. Ему все время снятся ужасные сны. Почти каждую ночь он просыпается в холодном поту, с криком. Я пытаюсь помочь ему, но он не хочет пускать меня в свой мир.
— На него столько всего обрушилось, — мягко объяснил Калин. — И обрушится еще больше, прежде чем закончится война.
Он на секунду задумался.
— Мне нужны люди вроде него. Я бы отлично использовал еще сотню таких.
— Не забывай, что ты говоришь о своем сыне, — напомнила Таня.
Калин потрепал ее по колену.
— «Когда закончится жестокая война» — думаю, это подходящее название для песни.
— А как насчет «Тишины на Потомаке»? — раздался голос.
Они оглянулись и увидели Винсента, входящего в комнату. С его плаща стекали дождевые капли и образовывали лужицу на полу.
— В старом мире это очень известная песня.
— Не стоит над этим смеяться, — сказала Таня, встав с колен отца, чтобы взять у мужа плащ и кепи.
— Вчера утром мы потеряли линию Потомака, — тихо сказал Калин.
Винсент вздрогнул, потом овладел собой.
— Все настолько плохо? Калин кивнул и подошел к окну.
— Поэтому ты здесь?
— Не только.
— Расскажешь остальное? — Винсент вышел на кухню и через минуту вернулся с глиняным кувшином. Усевшись за стол, он налил вина в кружку и предложил Калину, тот отказался.
— Не рановато ли, сынок? Еще утро.
— Я только что услышал о том, что вчера мы проиграли войну, а ты читаешь мне лекцию о вреде пьянства. — Винсент усмехнулся и отпил глоток.
— Через сколько времени будут готовы твои два корпуса?
Винсент покачал головой.
— По крайней мере через месяц, и то едва ли. Думаю, нельзя выпускать на поле боя солдат, в которых не уверен. У нас слишком старое оружие, в основном гладкоствольные ружья, и совсем нет пушек. Если на них бросятся мерки, они разбегутся, и их всех перестреляют по одному. Мне нужно время.
Послышался стук, и Таня пошла открывать дверь.
— Ваше превосходительство. Вошел Марк.
— Строго говоря, я должен был бы ждать вас в зале для приемов, — заметил консул довольно холодно.
Калин встал и протянул ему руку. Марк слегка улыбнулся.
— Но в конце концов, русский живет со мной под одной крышей, так что будем считать, что первый визит вы нанесли именно мне.
— Мне сказали, что вы проводите смотр войск и скоро вернетесь, — произнес Калин извиняющимся тоном. — Я хотел повидаться с дочерью и внуками, раз уж выдалась свободная минутка.
Консул улыбнулся Тане и Людмиле, дети кинулись встретить «дядю Марка», и он обнял их по очереди.
— Полагаю, если вы приехали лично, новости действительно плохие, — сказал Марк, ставя детей, повисших на нем, на пол.
Калин кивнул Тане, и она, забрав малышей, вышла из комнаты.
— Вчера мы потеряли десять тысяч человек, линию Потомака и Ганса Шудера.
Марк ничего не сказал, но налил полную кружку вина и осушил ее тремя глотками. — Через две недели они будут у стен Суздаля, — продолжил Калин ровным тоном.
— А потом?
— До Рима они дойдут к концу лета, — отозвался Винсент.
Марк кивнул.
— Вы поедете со мной в Суздаль — поезд отходит через час. Винсент, ты мне тоже нужен.
— Спасибо за приказ. — Марк со стуком поставил кружку на стол. — Но, возможно, мне следовало бы остаться здесь и начать строить свою линию обороны. Русь станет для нас щитом.
— Я тоже на это надеюсь, но мы хотели бы вас кое о чем попросить, чтобы у нас появился шанс на выживание.
Марк кивнул:
— Что бы это ни было, я обещал вам свою помощь. Мы связаны договором.
Калин откинулся на спинку стула.
— Вам может не понравиться то, что вы услышите. И он начал излагать план.
Эндрю уселся на стуле поудобнее и предложил Юрию налить себе еще водки.
— Значит, он тебя разгромил, — произнес Юрий спокойно.
— Пока да, — отозвался Эндрю, немного задетый бесцеремонностью Юрия.
— Я знал, что так и будет. — Юрий взглянул на бутылку, прежде чем поставить кружку на стол. Он посмотрел на часы, тикающие в углу.
— И почему ты так решил? — спросил Эндрю.