Выбрать главу

Мы смотрели друг на друга в ожидании, что кто-то начнет драку первым.

Я стал пятиться ближе к кухне в надежде быстро отыскать там молоток для отбивных. Муха же тяжело дышала и наступала, преграждая мне путь.

Мы смотрели друг на друга, и вдруг я увидел грусть в глазах насекомого. Не злость, вызванную моим намерением убить ее, а грусть, которая рождается в сердце от тайных , неведомых нам законов души.

Я остановился и неожиданно для себя спросил:

– Что случилось?

Муха не ожидала такого вопроса. Точнее, она не ожидала, что поймет меня. Разберет мои слова. Хоть в ней и клокотал гнев и жажда мести за то, что я хотел лишить ее жизни, я видел, что насекомое смотрело на меня и думало, отвечать или нет?

Через мгновение она неуверенно зажужжала, и что было странным – я тоже понимал ее!

– Моя подруга задавалась вопросом, почему мы размножаемся в дерьме. Это настолько ее беспокоило, что она попыталась отложить яйца на чем-то свежем, но дети ее не родились. Чем я заслужила жизнь в дерьме? Почему у меня такая судьба? Именно такая и никакая другая!

Муха отчаянно махнула лапой.

Удивительно – муха задавалась тем же вопросом о судьбе, что и я. Я размышлял о том, почему был предан страху, который бросил меня на произвол судьбы, она – о том что среда обитания у нее одна из самых худших во Вселенной.

Я увидел появляющиеся слезы в глазах насекомого, от неразрешимости таинственного вопроса.

– Выпить есть? – спросила муха.

Меня почему-то это не удивило. Ведь все пьют, когда им плохо… да и когда хорошо. Я-то не пил, боясь заиметь цирроз. Но сейчас уже не боялся.

– Всю жизнь мечтала выпить чего-то человеческого, а то у нас только бражка и то сам знаешь откуда.

У меня был самогон, которым снабдил меня мой друг, чтоб я уж совсем не пал духом. У самогона был настолько едкий, неприятный запах, и я подумал, что как раз для мухи подойдет.

Я разлил. Муха в предвкушении взяла стакан.

– За что? – прожужжала она.

– А за что у вас пьют?

– Чаще всего за жизнь, поскольку она непостижима. А у вас?

– За любовь, по тому же поводу.

Мы задумались и посмотрели друг другу в глаза.

– Тогда за настоящую жизнь, полную любви? – шепнула муха.

Я кивнул и мы одновременно опрокинули рюмки.

– Ниче так,– констатировала муха.

Я запил лимонадом. Муха не закусывала. Выпив, она с удовольствием чмокнула и застыла в ожидании следующей рюмки.

***

Примерно за час мы с мухой «ухохотали» литр самогона, при этом были очень немногословны, думая каждый о своем. Но тут в форточку влетел комар и сел мне на шею.

– Бей, бей его! – закричала муха хмельным жужжанием.

– Зачем? Он же из ваших?

– Из каких наших?

– Из насекомых.

– Да ну их! Сейчас крови твоей хмельной напьется, приведет еще своих, нажрутся, всю ночь будут песни орать, спать невозможно.

Я общался с чуждым мне творением на каком-то знакомом языке. Хотя, что тут странного? Ведь они тоже бодрствуют, спят, занимаются любовью, рожают, им что-то не нравится, чему-то они отдают предпочтение, плачут, смеются и, наконец, довольно-таки неплохо пьют. Почему же нам не понимать друг друга?

Муха была уже достаточно пьяна, и ей взгрустнулось.

– Давай споем.

– Давай, а что?

– Ну, хотя бы…

***

Пока мы с мухой распевали «В траве сидел кузнечик», я думал, почему я не удивляюсь? Ни тому, что муха стала большой после того, как я хотел ее убить. Ни тому, что понимаю ее. Может быть, потому, что мы задавались одним и тем же вопросом – хотели понять, почему родились именно такими? Она – мухой, размножающейся в дерьме, а я – человеком, случайно узнавшим, что, оказывается, жил, не зная, что не живу. Может таким вопросом задается каждое живое существо?

– Полегчало, слава Богу.

Муха утерла слезу.

– Слава Богу? У вас тоже есть Бог?

– А как же! Божьи коровки же есть. Правда, зажрались они. Жрут бедную тлю ложками, изуверы.

– А богомолы?

– Еще хуже – поедают даже себе подобных. Это с виду и те, и другие белые и пушистые, а внутри говно скрывают. А мы вот ничего не скрываем! Жрем отходы, рожаем в дерьме! Все по-честному! Ой, задел за живое, не надо! А что, больше выпить нечего?