Тщательное изучение лексических и фразеологических материалов славянских и балтийских языков, относящихся к этой тематике, позволило нам сделать следующее весьма интересное наблюдение: контексты со словом волога в древнерусских и русских диалектных текстах, а также соответствующие примеры литовского языка со словами pavilgà, pavìlgalo в ряде случаев сигнализируют противопоставление этих слов словам, передающим понятие хлеба (рус. хлеб, лит. dúona). Мы пришли к выводу, что в этих языках нашла отражение семантическая оппозиция ‛сухая, нежирная пища’ : ‛влажная, мягкая (частично жидкая), жирная пища’. На одном обсуждении этой проблемы в Институте языкознания Ленинградского отделения Академии наук СССР мне указали на то, что упомянутое противопоставление можно понимать и как оппозицию ‛хлеб’ : ‛нехлеб’. О. Н. Трубачев справедливо заметил на данном симпозиуме по этому поводу, что такая оппозиция вряд ли может считаться очень древней, так как очень древними видами пищи являлись всякого рода каши и т. п. Тем не менее, по нашему мнению, для периода, когда людям уже было известно приготовление хлеба, такая оппозиция могла существовать. В нашем распоряжении довольно много примеров типа упомянутой цитаты … и вздорожиша все по торгу: и хлѣбъ и волога. Таких случаев совместного употребления слов хлѣбъ и волога в древнерусской и старорусской письменности много. Нами собрано 17 примеров. Ср. еще один пример из русских народных говоров: Поедите хоть раз и без вологи, т. е. всухомятку, напр. хлеба с солью (Филин 5, 47).
Из литовского языка привожу два примера: (1) Neėsk vieną раvilgą, paskuo sausą duoną grauši (LKŽ IX, 695). ‛Не ешь одну вологу, потом грызешь сухой хлеб’; (2) Pagnybom gyvulėlį, ir turėsim pavilgalo — nebereiks sausa duona gyventi (LKŽ IX, 695). ‛Мы закололи (зарезали) скотину и будет у нас волога — не нужно будет нам жить сухим хлебом’.
Замечательно еще то, что описанная оппозиция ‛твердая, сухая пища’ : ‛мягкая, влажная пища’ (‛нежирная пища’ : ‛жирная пища’; ‛растительная пища’ : ‛мясная пища’; ‛хлеб’ : ‛нехлеб’) находит отражение не только в контекстах, где слова хлеб и волога встречаются в свободном употреблении, но и в устойчивых единицах, во фразеологизмах. Это еще один аргумент в пользу нашего предположения о том, что упомянутое противопоставление нужно рассматривать как твердо установившуюся семиотическую структуру. В недавно написанной нами заметке, посвященной русским фразеологизмам с компонентом волога (Russische Phraseologismen mit der Komponente vologa), исследуется 11 пословиц и один номинативный фразеологизм. Среди них есть единицы, в которых отражается рассмотренная выше оппозиция ‛твердая, сухая пища’ : ‛мягкая, влажная, жидкая пища’. Ср.: (1) Воло́га хлебу помо́га (Даль² I, 234) и (2) Солоно, воложно — за то жену не бить, а хлеба не станет — мужа не бранить (Картотека СРНГ). Ср. еще следующую цитату из Даля: Заяц сухоядец, а лиса воложница (Даль² I, 234).
Анализируемая оппозиция имеет типологические параллели в самом русском языке и в осетинском языке. Ср. следующий пример из русского языка XVI в.: Въ всемъ бо еще во обители недостаткы, не токмо мастящихъ, но и хлѣба поскуду (ВМЧ, Сент. 1—13, 466)[12]. В осетинском языке слово axwen означает ‛закуска или жидкая пища (к хлебу)’, а соответствующее образование с отрицанием anaxwenæj — ‛без закуски, без приправы, с одним хлебом’, ср. осет. sæǧty rwaǵy Kobli æmæ jæ ūs æn’ axwen kærʒyn næ xordtoj ‛благодаря козам Кобли и его жена не питались одним хлебом’ (Абаев I, 93).
По нашему мнению, установленная нами оппозиция ‛сухая пища’ : ‛влажная (жидкая) пища’ или ‛хлеб’ : ‛нехлеб’ связана в той или иной мере с известными семиотическими противопоставлениями ‛сухое’ : ‛влажное’; ‛сырое’ : ‛вареное’; ‛земля’ : ‛вода’; ‛огонь’ : ‛влага’[13].
12
СлРЯ XI—XVII вв., 9, 41. Здесь субстантивированное причастие
13