Взглянув на часы, Жудягин прикинул, что поезд должен прибыть в Ашхабад через полтора часа.
— Сейчас вы сделаете вот что, — сказал он, немного подумав. — Приведете в рабочее состояние радиостанцию, и, когда вас вызовут, передадите радиограмму. Я дам текст... минут через пять. А пока подпишите — вот здесь...
Словно пружина подкинула Володю с табурета. Но подпись он вывел без спешки, с игривым росчерком.
— Могу идти? — чуть каблуками не щелкнул.
— Можете, — скучно сказал Антон и таким же тоном добавил: — Потом продолжим. Вы проясните мне насчет Сапара.
— Что насчет Сапара?! — Володя повернулся резче, чем ему бы хотелось.
— Отчего он проснулся среди ночи, — пробормотал Жудягин, собирая бумаги. — Идите, это потом...
Радист бросил на него с порога испытующий взгляд и нехотя вышел.
На листке, вырванном из тетради, Антон набросал радиограмму Ашхабадскому линейному отделу милиции о необходимости задержать пассажира шестнадцатого вагона поезда Москва — Ашхабад Б. Князева, который является важным свидетелем по делу о смерти В. П. Михальникова. Далее следовали приметы Князева, должность и подпись Жудягина.
Вторую радиограмму он адресовал Гидрометцентру: попросил прислать на время следствия радиста.
9
Он еще правил свою записочку, уточняя словесный портрет, когда шумно вошел Текебай Чарыев. Судя по прищуру и лихости, с какой инспектор плюхнулся на койку, он был весьма доволен собой.
— Что-то новенькое? — спросил Антон скромно.
— Не что-то, а много новенького. — Текебай встал, хрустнул мускулами. — Колея мотоцикла тройная.
— Как это — тройная? — Жудягин недоуменно поправил очки.
— Некто приехал на метеостанцию. Потом вернулся по своему следу на несколько километров в пески, разобрал зачем-то мотор, накапал маслом. Сжег рубашку. И по тому же следу вернулся на станцию.
Голос Чарыева слегка звенел.
— Это называется «скидкой», — пробормотал Жудягин.
— Что-о?
— Зайцы так у нас в России хитрят. По своему следу возвращаются.
Текебай рассмеялся и потер лоб.
— А у нас это называется мастерить себе алиби! — воскликнул он. — Зачем человеку мудрить, если невиновен, а? Что скажешь, товарищ следователь?
— У меня тоже намек проклюнулся. Сапар проговорился, что Шамара знает, отчего он ночью проснулся. Но темнит. То ли боится, то ли любя покрывает. Не пойму.
— Так-так, — оживился инспектор. — От шума мотоцикла Шамары он и проснулся. А остальные что — этот тощий и девчонка?
— Еще не допрашивал. Да, Теке, — Антон озабоченно потрогал очки, — тут какой-то тип... вроде бы брат Айны объявился. Тоже на мотоцикле. Расспроси Сапара. И вот это, смотри!
Он протянул Чарыеву листок с радиограммой о Князеве.
— Его отвозил радист. Оттого, мол, и вернулся только под утро. Мотоцикл, говорит, поломался.
— Надо срочно радировать! — Текебай нахмурился, но тотчас разгладил лоб, усмехнулся. — Этот твой Князев, конечно, нужный свидетель, только он уехал до убийства.
— До момента наступления смерти, — уточнил Антон.
— Мы с тобой не протокол пишем, — огрызнулся Чарыев. — Ясно, убийство. Не самоубийство, не несчастный случай, а именно убийство! А сначала была драка...
Антон отвел его руку с радиограммой.
— Я сказал Шамаре приготовиться. Иди, передай ему, пожалуйста. И побудь с ним, якши? А я продолжу разговорчики. Пусть Огурчинский зайдет, ты скажи.
Показания наблюдателя-актинометриста Юрия Огурчинского ни в коей мере не удовлетворили следователя. Каждое слово пришлось вытягивать клещами. Односложные ответы длинногривого неряшливого парня под конец допроса стали казаться Антону издевкой. Огурчинский утверждал, что он уснул сразу же после полуночи мертвым сном, но прежде его сильно тошнило от выпитого виски. Спал всю ночь, ничего не слышал. Разбудил его утром Сапар, уже нашедший труп Михальникова. О Борисе Князеве и брате Айны ничего существенного сообщить не может. С Борисом ходили на озеро, на обратном пути встретили туркмена на мотоцикле. Кажется, у того был обрез, но это не наверняка.
Антон не сомневался, что Огурчинский с трудом сдерживается, чтобы не взорваться, не обругать последними словами настырного следователя. Только однажды за целый час почти бесплодного разговора Юрий переключил свою неприязнь с работника милиции на погибшего.
— Не жалко ни капли — помер, и замечательно! — сказал он, оттопыривая тонкую губу. — Чище воздух стал.
— Некрасиво, — сказал Жудягин. — Перестал жить человек, это же... Некрасиво, Огурчинский. Почему, кстати, вы так его не любите? Даже мертвого?
— Причин много, — буркнул под нос Юрий.
— Какие?
Антон подождал немного и сухо заметил:
— Я не из любопытства. Я следователь, я должен знать, как вы относились к погибшему.
— Мотивы преступления? — Юрий попытался было презрительно улыбнуться, да не вышло — покривились губы жалостно, по-детски. — Этого паука... Если бы знать, что безнаказанно, его бы и я, и каждый... с наслаждением...
— У вас с ним бывали столкновения?
— Бывали, — неохотно повторил Юрий, хотел было добавить что-то, но не стал.
Жудягин подождал. Терпение его истощалось.
— Расскажите о последних. Самых серьезных. Как, почему, из-за чего вы ссорились?
Огурчинский угрюмо смотрел в сторону.
— Отвечайте! — повысил голос Антон.
— Из-за Айны, — глухо сказал Юрий. — Он к ней лез.
— У Дурдыевой есть муж. Вы-то у нее на каких правах?
Вот теперь только Юрию удалась презрительная улыбка. Горькая и кривая. И в глазах было то же — презрение и тоска.
— Что, Шамара не заступался за жену? Он что, не любит ее? — пытал следователь.
— А это вы у него спросите! — взорвался Юрий. Лицо его покраснело, слюна брызнула с губы. — Я про себя — пожалуйста: подрался, да, подрался я со Старым... Из-за Айны. Пьяные мы с ним были оба, вот и... Но он мне кровь портил каждый день, он травил меня, сволочь...
Острый кадычок попрыгал-попрыгал и успокоился. Теперь актинометрист смотрел на следователя с такой свирепостью, что Антон решил закруглиться. Еще не раз придется разговоры разговаривать с этим парнем, не стоит очень уж восстанавливать его против себя.
Он дал Юрию подписать протокол и отпустил. Осталось допросить девушку. Антону почему-то казалось, что именно она даст ему разгадку гибели Михальникова.
10
Айну допрашивали вдвоем с Текебаем. За окном посинело, стало прохладней. Мирно, по-домашнему постукивал пущенный Шамарой движок При электрическом свете комната начальника метеостанции не казалась уже мрачной, как раньше. Зато полезла на свет каракумская живность: маленькие фаланги пробегали над дверью, заплясали вокруг лампочки долгоногие насекомые, в широкой щели у плинтуса шевелилось нечто — ящерка ли, крупный ли скорпион, а может, всего-навсего жук-скарабей. Жудягин время от времени косился на щель, но уточнять, что там шевелится, было неудобно перед Текебаем.
Девушка успела уже окончательно прийти в себя. Она была в длинном национальном платье. Ворот скрепляла блестящая брошка — дешевенькая бижутерия, какой полны галантерейные отделы. Смуглое лицо Айны было сосредоточенно и серьезно.
Антон и Текебай договорились вести быстрый перекрестный допрос, потому что ждать связного рассказа от Айны не приходилось — выжать бы «да» и «нет», и то хорошо. Однако девушка удивила их. Сбивчиво, но довольно подробно она рассказала о событиях минувшей ночи — вернее, о том, что она сама могла видеть и слышать.
После того как Володя с Борисом уехали на железнодорожную станцию, Вадим Петрович, Юрий и Сапар пировали недолго. Начальник ушел к себе, Юрий побрел на метеоплощадку, а она с Сапаром стала убирать оставшиеся на столе продукты и мыть посуду. Польза от Сапара была невелика: он опьянел и чуть не падал. Айна отослала его спать. Сама же, закончив уборку, никому ничего не говоря, отправилась на кыр, как ей велел Володя. Там, в одном из боковых гротов, она намеревалась подождать возвращения мужа.