— Нет!
Слишком поспешно произнес он это «нет!».
— Предположим. Куда же?
Они стояли в трех шагах друг от друга, но каждый видел лишь смутное очертание фигуры собеседника. Что выражает сейчас лицо Юрия? Испуг? Замешательство? Злое упрямство?
— Я требую, чтобы вы мне ответили, Огурчинский.
— На метеоплощадке был, — нехотя буркнул тот. — Снял показания.
— На ощупь? Почему без фонаря?
— Можно и без фонаря.
В кармане Юрия брякнули спички.
— Зажгите-ка, я посмотрю, что вы записали.
Огурчинский не пошевелился.
— Я так запомнил. Без записи, — послышался глуховатый голос.
— У вас, я гляжу, хорошая память.
— Хорошая. Еще что? — Он определенно набивался на конфликт.
— Когда сеанс радиосвязи?
— В три.
Светящийся циферблат часов следователя показывал половину второго.
— Почему вы так рано? Поспали бы еще часок.
— А вам какое дело? — окрысился из темноты Юрий. — Спали, не спали...
— А такое, что сеанса ночью не будет. Я его отменил. Вы об этом отлично знали.
— Значит, забыл. Мне можно идти?
— Идите. Но учтите, что я вам запрещаю бродить ночью.
— Учту.
Огурчинский и следом за ним Жудягин двинулись от здания радиорубки через двор. Тоненькие протяжные звуки, донесшиеся из комнаты Айны, заставили их одновременно остановиться.
— Что вы с ней сделали? — после паузы спросил Юрий.
— Думайте, потом говорите, — обрезал Антон.
— Послушайте, вы, гражданин следователь... — С какой же едкой ненавистью произнес актинометрист это слово «гражданин»! — Не трогайте вы хоть ее, не лезьте ей в душу! Если вы не садисты, отстаньте! Затравили девчонку, Шерлоки Холмсы шартаузские... Я бы...
— Вот что, Огурчинский, — сухо проговорил Антон. — Вы идите спать. И до утра. Ни к окну, ни к двери девушки не подходить, усвоили? Поплачет — перестанет, не ваша забота. У нее есть муж.
Второй раз Антон поймал его на этот крючок.
— Муж!.. — Юрий выругался. — Много вы... милиционеры... в людях понимаете. Он ей сейчас душу вынимает, этот гад...
«Он же не знает, что мы изолировали Шамару, — промелькнуло в голове у Антона. — Наверное, тогда он спал».
— Спокойной ночи, Огурчинский.
Юрий не ответил. Его «вьетнамки» зашлепали по песку. Через четверть минуты скрипнула дверь.
«Что-то он очень хочет сказать, да не говорит, — думал Жудягин, умащиваясь на раскладушке. — Паренек он, видать, чувствительный. Но как вызовешь его на откровенность, ежа такого? Надо бы расположить к себе. Да как?»
Всхлипывания, доносившиеся из окна Айны, мешали сосредоточиться. И Антон, совсем того не ожидая, уснул.
13
Текебай разбудил Жудягина ни свет ни заря. Однако следователь не чувствовал себя невыспавшимся. Пять часов сна на свежем воздухе — совсем немало. Умывшись у колодца, они обосновались в комнате, служившей метеорологам чем-то вроде технического склада. Кроме ящиков, аккумуляторов и старой аппаратуры, там были столик и три табуретки, и Антону этой мебели вполне хватило. Текебай сообщил, что завтрака ждать не намерен — ухватит у Сапара кусок чурека и коурмы и отправится ревизовать окрестности. А то начнется, как вчера поутру, ветерок, и тогда искать в песках что-либо интересное станет бесполезным занятием. В поиск он намеревался было отправиться на мотоцикле вместе с лейтенантом Кульджановым, но Антон попросил оставить ему в помощь Кадыра: судя по всему, второй тур допросов будет нервозным. Возражать инспектор не стал. Передав Антону конверты со свежими «вешдоками» — куском обгорелой тряпки, оплавленной пуговицей и всем, что касалось загадочной колеи мотоцикла Шамары и идентификации обуви по следам на Йылан-кыре, Чарыев завел мотоцикл участкового и лихо укатил за барханы. Следователь Жудягин углубился в свои бумаги, но потом вдруг сунул их в папку и, выйдя из радиостанции, направился ко второму крылечку домика — туда, где раньше обитал покойный Вадим Петрович Михальников.
Владимир Шамара лежал на койке Михальникова лицом к стене. Услышав, что следователь вошел в комнату, он медленно повернулся на спину, потом — на другой бок. Сел, свесив босые ноги. Лицо было помято, золотистые волосы взлохматились.
— Доброе утро.
— Здравствуйте, гражданин начальник!
Шамара ответил негромко, но каждый звук подчеркнуто чеканил. «Ага, мы решили взять такую тональность — оскорбленного подозрениями человека, — подумал Антон, усаживаясь за стол и раскрывая папку. — Значит, с тобой надо вести себя... М‑м... Как? Посмотрим»...
— Продолжим, пожалуйста, нашу беседу, — сказал он доброжелательно. — Сядьте, Шамара, на табурет и постарайтесь быть поточнее в ответах. Не так, как вчера вечером. Об ответственности за дачу ложных... Ну, об этом я вам, впрочем, уже говорил.
— А что — вечером? — садясь на табурет, спросил Шамара и сощурился.
— Вчера, Шамара, вы были не во всем искренни. Кое о чем позабыли. Если угодно, я помогу припомнить некоторые детали.
Владимир молчал, Жудягин решил брать быка за рога. Экивоки были сейчас ни к чему.
— Что случилось с вашим мотоциклом?
Антон занес над бумагой ручку, намереваясь записывать.
— Свечной провод был оторван, — вздохнул Володя. — С корнем. Как вышло, не пойму. Еще на вокзале я заметил. По дороге опять заглох.
— А зачем рубашку сожгли?
— Рубашку?!
— Не делайте большие глаза. Да, рубашку.
— Вся в масле была... Не жалко. Факелок из нее сварганил, ночь все-таки, не видно. Пока то да се...
Говорил он, пожалуй, излишне торопливо. Трудно было поверить, что небрежность его рассказа искренняя.
— Так и пишем: использовал для освещения.
Он вписал в протокол несколько строк, по-стариковски взглянул на радиста поверх очков. Тот смотрел мимо, покусывая нижнюю губу, ждал вопросов.
— Ну а зачем было вам возвращаться в пески? — спросил Антон самым будничным тоном.
— Какие еще пески?! То есть... — Володя запнулся. — Что значит — возвращаться?.. Когда? Не понимаю я вас, гражданин следователь.
— Вот доказательства, — Жудягин подвинул к себе один из конвертов. — Вы возвращались в пески по своей колее. А утром по ней же — опять сюда. Это доказано. Советую не врать.
Радист смотрел на конверт и молчал, сдвинув брови.
— Вы появились здесь в первый раз вскоре после полуночи.
— Нет.
— Были, — мягко констатировал Жудягин. — Вы искали жену. Выкрикивали угрозы в адрес Михальникова, а потом побежали на кыр. Все так? Или добавите?
— Не было такого.
— Глупо. Впрочем, можете отрицать. Мне не так важно, подтвердите вы или нет сказанное мной. Меня куда больше интересует, что происходило позже, на Змеином кыре.
— Шьете мне убийство? Черта! Не был я на кыре. — Злость, а не растерянность звучала в словах Володи.
— Поймите, Шамара: запирательство вам во вред. Отрицаете доказанное — значит, виноваты, это же азбучное... Вам бы поумнее надо. Я согласен зафиксировать чистосердечное признание, хотя и тащу из вас по словечку клещами. Помогите самому себе. Остались ваши следы, хоть вы их и заметали... И всякое прочее. Но у вас же наверняка есть и смягчающие обстоятельства. Он преследовал вашу жену, шантажировал, оскорблял вас, наверное... Так?
Антон снял очки, протер, затем провел платком по глазам, носу, лбу. Не было еще и признаков жары, а он начал потеть. Беда.
— Был я на кыре, — услышал он сдавленный голос радиста. — Я прибежал туда... Айну искал... Не нашел... Его там не было...
— Начальника метеостанции? — уточнил Жудягин.
— Да. Никого там не было... Я посветил фонариком, вижу — кровь. И понял, что тут неладное что-то... И решил в пески отъехать, чтоб вроде и не было меня здесь.
— У вас фонарик?
— Есть. Вот он...
Он вынул из кармана и положил на стол небольшой плоский фонарик на витом шнуре. Вероятно, Володя надевал его на шею, чтобы не занимать руки.
— Зачем же понадобилось жечь рубашку?
— Батарейку пожалел, — быстро ответил Володя. — Дефицит.