А между тем сам он был коренным горожанином. Правда, Педжен, где Текебай родился и вырос, большим городом не назовешь. Однако в республике он пользуется известностью как центр важнейшего хлопководческого района. В педженском оазисе у людей есть и сады, и виноградники, и даже своя речка Педженка, правда, пересыхающая к середине лета и впадающая в «никуда», то бишь в те же каракумские пески. И все же каждому педженцу великая пустыня, раскинувшаяся к северу от зеленой зоны и занимающая четыре пятых территории республики, была родной и близкой. Почти все семьи педженцев имели в песках родственников. Чарыевы — тоже. Вплоть до десятого класса Теке проводил каникулы на отгонных пастбищах — работал чолуком у дяди Бяшима, младшего брата матери, пасшего колхозных верблюдов. Короче, к пустыне Текебаю было не привыкать, и всякий раз, пускаясь по служебным делам в дальнюю дорогу за барханы, он не испытывал ни опасения, ни робости.
Вот почему и сейчас, сообщив следователю о своем намерении «обревизовать окрестности», инспектор Чарыев ничтоже сумняшеся углубился в пески — сначала на километр в северо-западном направлении, а потом, сделав полукольцо вокруг станции, поехал строго на юг. И надо же: уже в трехстах метрах от метеоплощадки наткнулся на недавний мотоциклетный след. Да, Текебай никак не ожидал, что его чисто умозрительное предположение о существовании следов второго мотоцикла подтвердится так сразу. Их не мог оставить Шамара — этот мотоцикл был с коляской, так что версия «Брат», которую Жудягин с Чарыевым выдвинули скорей для очистки совести, обретала теперь признаки реальности. Подивившись своей сыщицкой интуиции, Текебай направил кульджановский «Урал» вдоль отчетливой колеи, продавленной в песке неизвестным мотоциклом. Однако хорошо различимой она была лишь метрах на десяти — там, где ее прикрывала подветренная сторона крупного песчаного холма. Как только бархан кончился, пропал и след: невидимый и неслышный ветерок успел размыть его края и присыпать углубления песком.
Правда, Текебая это обстоятельство ничуть не смутило. Не заглушая мотор, он слез с седла и взобрался на такой же сыпучий холм по соседству. С него инспектор увидел то, что хотел: две змейки следов вились у бархана за спиной, а затем снова обрывались в ложбине между серо-желтыми буграми. Инспектор спустился, прошел и опять взбежал наверх — и опять увидел след, укрытый от ветра. Он вернулся к мотоциклу, вытер платком лицо и шею, расстегнул рубашку почти до пояса. Теперь он знал направление, в каком проехал неизвестный: на северо-запад. Но если он и дальше двигался так, то должен был миновать место ночных событий — злополучный кыр — метрах в ста — ста пятидесяти южнее. «Впрочем, — подумал Чарыев, — где-то он мог к нему и резко повернуть».
Стараясь держаться как можно ближе к обрывкам чужой колеи и в то же время не затоптать ее колесами, Чарыев почти уверенно лавировал между большими и маленькими, голыми и поросшими засохшим кустарником холмами, пока не выскочил неожиданно на жесткую плешину небольшого такыра. На его сожженной солнцем поверхности, похожей на серый бетон, побитый трещинами на многоугольники, след мотоцикла с коляской исчез.
Текебай даже выругался вслух: не было печали, теперь нужно объехать по пескам вокруг всего такыра, чтобы снова сесть неизвестному на хвост. «Ну, а если это был проезжий чабан? — подумал он. — Просто ездил ночью поохотиться с фарой. А я за ним, как идиот, гоняюсь...».
Мысль эта была, конечно же, неприятна инспектору. Однако он знал: каждую версию должно отработать до конца, иначе грош тебе цена как сыщику. Текебай понимал, что «брат» вряд ли имел отношение к трагедии на кыре. Тем более что обрыв, откуда был сброшен ночью начальник метеостанции Бабали, остался уже метрах в шестидесяти позади и, как рассчитал Текебай, более чем в ста метрах севернее. Из этого следовало, что неизвестный (или, скажем, «брат») к злополучному кыру на мотоцикле не приближался. Это, впрочем, было ясно и вчера: если б подъезжал близко, заметили бы сразу. Но разве не мог он остановить машину в барханах и пешком пробраться на кыр? Один мужской след остался неопознанным — забывать о нем никак нельзя.
Старший лейтенант Чарыев продолжал поиск. Интуиция опять не подвела его: уже через пять минут в песках отыскались две отчетливые борозды: одна шире и поглубже — от колеса мотоцикла и менее заметная — от колеса коляски. Но, пожалуй, скорый успех инспектору принесла на этот раз не столько интуиция, сколько опыт. Текебай знал: маршруты автомашин, что курсируют между газопромыслами Качазага и Арвазы, проложены в нескольких километрах севернее метеостанции Бабали. А уж коли ты колесишь по Каракумам, то предпочтительнее все же держаться поближе к местам, где есть шанс, что в случае чего тебя подберут люди.
Чарыев не ошибся: описав плавную дугу, неизвестный на мотоцикле с коляской круто повернул на север. Теперь Текебай продвигался меж барханов почти без остановок. Лишь изредка его «Уралу» приходилось буксовать в сыпучем песке, но это — дело обычное, зато след не пропадал ни на минуту. Чем дальше продвигался Текебай, тем легче становился путь: большие барханы встречались теперь редко, местность становилась все более плоской. Сказывалась близость южной окраины Устюрта, гигантского плато с его отвесными известковыми обрывами и солончаковыми впадинами под ними. До дороги же, по расчетам Текебая, было рукой подать.
— Ага, вот она, милая, — удовлетворенно пробормотал Текебай, сбрасывая газ.
Да, это была дорога Арваза — Качазаг: обрамленная холмами с сухими пучками селина и кандыма, еле заметная песчаная лента, без единой травинки, со следами когда-то проехавших машин.
Странное дело: не доехав нескольких метров до дороги, неизвестный опять повернул на юг. Инспектор заглушил мотор, достал из коляски завернутую в еще влажную кошму канистру. Вода была тепловата, но пил он долго, с наслаждением. «Интересно, — думал Текебай, — сколько мне придется петлять за ним? Куда он теперь направился? Может, поедет рядом с дорогой».
Пронзительное шипение, раздавшееся где-то рядом, заставило его вздрогнуть. Полутораметровый варан, открыв ярко-розовую пасть, из которой змейкой выскакивал раздвоенный черный язык, таращился на Текебая из-под куста. Оранжевые полосы на толстом теле «крокодила пустыни» были тусклы от пыли.
— Иди ты, — махнул на него Текебай, зная, что варан не испугается и не убежит: в Каракумах этим ящерам некого бояться. — Может, этот «брат» ждал здесь кого-то? — произнес он вслух.
Нет, не похоже было, чтобы у придорожных холмов мотоциклист останавливался надолго. Он, может, вообще не останавливался: увидел дорогу — и повернул. Что ж, придется продолжить погоню.
Примерно в ста метрах к югу от дороги след повернул на запад. Судя по всему, мотоциклист не был заинтересован в том, чтобы его видели из проезжавших машин, и в то же время он не хотел терять дорогу на Арвазу как ориентир.
Усталый и раздраженный, Чарыев вел теперь «Урал» прямо по следу. Уверенность, что человек, за которым он гонится, не местный чабан, крепла: кумли дорожат общением, они рады всякому встречному в пустыне. Чабан не стал бы прятаться от проезжающих шоферов среди барханов. «Значит, «брат» побывал на метеостанции, не иначе, — думал Чарыев. — Если он горит местью или хотел похитить сестру, он не уехал бы ни с того ни с сего оттуда. И не домой он отправился, потому что он из Кара-Тепе, а это — в обратную сторону... Что-то нечисто здесь, явно нечисто...»
Так он успокаивал себя, потому что в глубине души очень боялся, что вот-вот приедет на чабанский кош, где «неизвестный» встретит его как дорогого гостя. Возможно, и зарежет барашка в честь старшего лейтенанта Чарыева. Конечно, зажаренный в раскаленных камнях барашек — это не так уж и плохо. Только Текебай плутает нынче по пескам не затем, чтоб еще раз убедиться в гостеприимстве жителей песков...