19
Жудягин, морщась, перевернул страницу.
«...Не могу вспомнить точно, когда я проснулся. Помню только: во сне словно провалился в яму, все закружилось. Я вскочил и сразу подумал об Айне. Я все еще был пьян, и потому, наверное, мне показалось, что именно сейчас надо разбудить ее и уговорить бежать от Шамары, Михальникова, брата-уголовника — уехать со мной в Россию, в Ходоровск, к моей матери. Я нашарил на тумбочке фонарик и вспомнил, что в три ночи надо идти на метеоплощадку. Но сама мысль об этом показалась смешной. Какие метеосводки! Решается судьба Айны, вся моя жизнь ставится на карту... С фонариком в кармане я вышел во двор. Сумерки уже сгустились.
Дверь в комнату, где жила Айна с Володей, была полуоткрыта, окна завешены. Посвечивая себе, я осмотрел их жилье: Шамара, видно, еще не вернулся со станции, куда повез Князева, не было и Айны. Я заглянул в юрту: пусто. И вдруг меня будто током ударило: а не у Старого ли она? А если он настолько запугал девушку, что она...
Я побежал по двору, упал, запнувшись о ящик из-под тушенки, поднялся и, не таясь, взбежал на крыльцо. Комната Михальникова оказалась заперта, но не изнутри, а извне — на щепочку, вдетую в пробой. Значит, дома он быть не мог, но я не сразу сообразил, зачем-то заколотил в дверь кулаком и крикнул: «Откройте!» Никто, разумеется, не отозвался. Я скользнул лучом по окну — оно было распахнуто настежь.
— Ага, все понятно! — выкрикнул я, уверенный, что Айна и Старый пробрались внутрь через окно. Самому мне не сразу удалось взобраться на подоконник — я ведь был нетрезв. Однако когда я осветил фонариком комнату, стало ясно, что никого в ней нет. Еще и еще раз я бегал лучом по запущенной конуре Старого, потому что заранее настроился найти их здесь. Мысль, что они могли уйти на кыр, пришла, когда я еще лежал животом на подоконнике. Я прыгнул вниз, упал, больно ушиб плечо. Но мне было все безразлично, кроме одного: спасти Айну, вырвать ее из грязных лап! Я побежал к кыру, много раз падал, без сил лежал на барханах и снова бежал, задыхаясь от ярости...».
Антон отложил лист. «Писатель, — думал он с раздражением. — Он, никак, любуется собой, этот мальчишка. Так бывает, наверное, у всех слабых, неуверенных в себе людей. И ты вспомни, Жудягин, ты был похож на него в юности, разве нет? Вспомни университет, когда такой же долговязый, неуверенный в себе очкарик выдумывал самого себя, воображал себя героем в ситуациях вовсе не героических».
Жудягин опять углубился в чтение.
«...Когда я взобрался на кыр, мне показалось, что там гораздо темнее, чем в песках. Я хотел было включить фонарь, вынул его из кармана и в тот же миг услышал неподалеку шаги и задыхающийся голос:
— Айна! Айна, это ты?!
Не узнать этот скрипучий тембр я не мог. Не отзываясь, я ждал. Неуверенные шаги приближались, и вот метрах в двух от меня из сумрака появилась фигура. Я резко нажал на рычаг своего «жучка» и, вильнув лучом, направил свет в лицо Старому. Он остановился и закрыл ладонями глаза, а я все давил и давил, «жучок» рычал и беспощадно слепил Михальникова.
— Прекрати! — крикнул он. — Кто это?
— Айну куда дел, гад? — еще громче крикнул я.
— Так это всего-навсего ты? — сказал Старый, сразу успокоившись. Он опустил руки и, щурясь от света, ухмылялся. — Вот как! Шпионишь! — И он плюнул мне под ноги.
В груди у меня будто еж шевельнулся. Я бросился на Михальникова головой вперед, но он успел уклониться. По инерции я на полусогнутых пробежал несколько шагов и ткнулся носом в землю.
— У-у, дурень! — крикнул Старый. — Успокойся же ты, мальчишка!
Он подошел ко мне. Я схватил его за ноги и дернул на себя. Он упал. Мне никак не удавалось как следует врезать ему «жучком», который я продолжал сжимать в кулаке, пропустив пальцы под металлическую рукоятку — вышло у меня что-то вроде кастета. Я либо промахивался, либо получались безобидные тычки. Старый тоже совал руками как попало и тоже без особого успеха. Мы ругались, сопели, но драка была не драка, а смех. Он вскочил на ноги первый и шарахнулся в сторону. Поднявшись на ноги, я увидел, что Михальников бредет, широко расставив руки, к отвесной стенке, от основания которой уходили вниз и в сторону два глиняных желоба. Еще несколько секунд — и Старый ускользнул бы от меня в одном из лабиринтов кыра. Я бросился за ним, нагнал и толкнул в спину обеими руками.
— Что, получил?! — крикнул я, задыхаясь.
Мой враг лежал у стены. Рот его был широко раскрыт, веки сжаты — наверное, ударился крепко. Я продолжал жать свой «жучок», пытаясь обнаружить в темных дырах желобов хоть какой-то признак пребывания здесь Айны. Я не ожидал, что Старый сразу очнется. Но когда, описав лучом дугу, я повернул его на Михальникова, даже испугался: скрючив пальцы, ощерясь, он поднимался с колен. Тогда без раздумий я изо всех сил ударил его фонариком по лицу, а сам, потеряв равновесие, растянулся на площадке.
При падении я выронил «жучок», и пока лихорадочно искал его, все боялся, что Старый встанет и нападет на меня. Но тот не нападал. Когда же я, наконец, нашел фонарь и осветил лицо начальника, стало ясно, что победа полная: он лежал без сознания, левая часть его головы была в крови.
Жалости к нему я не испытывал. Даже мелькнувшая мысль, что он мертв, не испугала меня. Мертв так мертв, черт с ним, важно найти Айну. Я направил луч в дыру лабиринта, потом в другую и побрел к обрыву... Страшно было подумать, что Айна лежит там, внизу, разбившаяся насмерть, но ноги сами несли меня. Я лег на край обрыва и стал светить, изо всех сил нажимая на рычаг «жучка», однако мощность его была слишком мала, чтобы при свете его можно было бы увидеть внизу хоть что-то. Я поднялся на ноги, стал звать Айну, умолял выйти, но кругом была звенящая тишина. В отчаянии я чуть не заплакал...
А потом Старый снова напал на меня. Я не услышал, как он подошел сзади, и очнулся, когда его пальцы сдавили мне шею. Я ударил его пяткой под колено, выкрутился из его рук и с силой оттолкнул. К несчастью, мы находились слишком близко к краю обрыва, и Михальников, попятившись, сорвался с кручи... Его затихающий вопль до сих пор у меня в ушах. Я опустился на четвереньки, подполз к самой кромке площадки, но луч фонарика так и не смог пробить тьму ущелья. Поняв, что Старый наверняка погиб, я не стал больше искать Айну и побрел на метеостанцию. Там я забылся мертвым сном — видимо, сказались ночные переживания.
Вот все, что я хотел рассказать следствию. Прошу принять во внимание: эти показания я дал ее Прошу считать их явкой с повинной.
Ю. Огурчинский».
20
Антон с досадой сорвал с носа очки. Фенимор Купер... «Забылся мертвым сном», «был в отчаянии», «звенящая тишина»... Неужели для этого великовозрастного недотепы официальные показания — всего лишь литературные игрушки? А если все это — не упражнения блудливого пера, а чистая правда, только расцвеченная в приступе истеричного хвастовства?
Даже при беглом чтении у Антона возникли многочисленные вопросы. Куда дел Юрий злополучный «жучок»? При обыске его не нашли. Как он держал в кулаке фонарик, когда бил им Михальникова? Чтобы глубоко рассечь голову, надо было продеть пальцы под рукоятку — тогда получалось нечто вроде кастета. Но тогда фонарь не светил бы — рукоятку надо нажимать. На одежде Огурчинского не было обнаружено ни пятнышка крови. Драться — и не запачкаться, странно... И еще: сбросить — тем более нечаянно — человека с обрыва и не поинтересоваться, что с ним сталось, уйти спать... Не слишком ли жестоко для столь чувствительного парня? Был пьян? Однако не настолько, чтобы не соображать и совсем не оценивать свои поступки. Судя по показаниям, сознание его не покидало, все понимал, все помнит...