— Кушать идите! Обед! — Раздался за окном сердитый голос Сапара, единственного бабалийца, о котором Жудягин мог бы сказать наверняка, что он не причастен к трагедии на кыре. Хотя кто знает? Иногда сама невинность и преподносит сюрпризы.
Антон вдруг ощутил, как засосало под ложечкой. Надо, чтоб непременно обедали все вместе — не лишним будет понаблюдать за их взаимоотношениями. Изменилось ли что?
Сложив бумаги в папку, Жудягин достал из портфеля свежую сорочку с короткими рукавами, критически осмотрел ее: мятая до чертиков. Но не гладить же...
В сарайчике, где у метеорологов была баня, слышались голоса и плеск воды. Он направился к бане, и тотчас из сарайчика вышел с полотенцем в руках участковый Кульджанов. Ворот его гимнастерки был расстегнут. Из открытой двери высунулась мокрая голова Шамары:
— Полотенце оставь! — крикнул он и резко отшатнулся назад, увидев приближающегося Жудягина. — Мыться будете, товарищ следователь? — стараясь показать, что он спокоен и даже доволен, спросил Володя, но голос выдал: потускнел, осип. — Только, извините, гнильцой у нас водичка попахивает...
Да, Шамаре очень хотелось выглядеть бодрячком, но от Антона не скрылось, как нервничает радист.
— Полейте мне, Шамара, — сказал Жудягин. Он поставил портфель на песок, положил на него рубашку и очки. — Давайте здесь, на солнышке. А вечерком можно и в душе... Кульджанов, — сказал он Кадыру вполголоса, пока Володя набирал из бочки воду в черпак, — проследите, чтоб за столом были все. Идите...
Наверняка Шамара услышал его слова: до сарайчика не было и двух метров. Когда он появился с водой, глаза его бегали.
Антон подставил ладони под струю, с размаху плеснул на грудь, на шею, на плечи. Старательно умыл лицо. Вода была тепловатой, застойной.
— Окати, пожалуйста, спину, — кряхтя от удовольствия, попросил он.
Володя вылил целый ковш. Когда Жудягин взял у него из рук полотенце и стал вытираться, раздался лязг.
— Эй, обед садись кушать! Бегом!
— Опять баланда с тушенкой, — принюхиваясь, проговорил Шамара и с усилием растянул губы. — Вам, наверное, и то уже надоело...
— Терпеть не могу консервы, — пробормотал Антон, натягивая через голову рубашку.
— Между прочим, я мог бы и свежатинкой угостить, — небрежной скороговоркой произнес Володя. — За два часа три зайца, гарантия...
Жудягин надел очки, с интересом взглянул:
— Это как понимать?
— А что? Мотоцикл мы с участковым до ума довели. А я на зайчишках руку набил...
— То есть, — Антон откашлялся, — вы хотите на мотоцикле и с ружьем маленько поохотиться?
— Вот именно.
— Удивляюсь я вам, Шамара. Вы или придуриваетесь, или... Не могу поверить, чтобы вы всерьез.
— Отчего же придуриваюсь? — явно нервничая, быстро возразил Володя. — Подозрение с меня снято, разве нет? Чего вы запугиваете?
«Тебя не надо запугивать, — подумал Антон. — Ты ведь с ума сходишь от страха».
— Никто не запугивает вас, Шамара. Идет следствие, и вы еще никак не объяснили... — Антон не стал договаривать, ему не хотелось развивать дискуссию на солнцепеке.
— Товарищ следователь... — Голос опять подвел Шамару. — Неужели вы можете... Неужели вы думаете, что я... Не мог я убить человека, понимаете, не мог!.. Кто хотите, но не я!..
Он стоял перед Антоном, сжав кулаки и втянув голову в плечи, словно перед броском. Его трясло, кожа на скулах напряглась.
— Экспертиза покажет, — буркнул Жудягин. — Идемте есть, Шамара. После обеда отдадите ключи от машины участковому. Да возьмите себя в руки, черт вас возьми! — громким шепотом произнес он.
«Не знаю пока, убийца ты или нет, но что подлец и трус, давно не секрет, — думал он, шагая по двору следом за радистом. — Эти признались, а прикончил начальника, скорей всего, ты. Айна тебя покрывает, она наверняка слышала, как ты дрался, как сбрасывал человека с обрыва и как следы заметал. Оттого она и прятала труп в песках, дурочка наивная. Небось ты и подучил ее взять вину на себя... И как я только зевнул! Допустить, чтобы они перестукивались, это ж такой ляп... Он ее, конечно, легко убедил: тебе, мол, простят, ты оборонялась, а мне — каюк. Она и поверила, любит его до смерти. Именно, что до смерти».
Под навесом Сапар, поблескивая желтым черепом, вовсю орудовал черпаком, разливая по мискам дымящееся варево, в котором можно было различить вермишель, помидоры и волокна говяжьей тушенки. Пахло, впрочем, достаточно аппетитно. Антон занял место на одной лавке с Шамарой, напротив уже сидели Огурчинский и Кульджанов. Юрий энергично жевал помидор с хлебом, Кадыр смущенно посмеивался, не прикасаясь к еде. Не было лишь Айны, однако вскоре в дверях мелькнуло ее фиолетовое платье. Через полминуты она проскользнула под навес и села на самый краешек лавки, наискосок от Жудягина.
— Шурпа-мурпа поедим, дыней будем кушать, — бормотал Сапар.
Он опустил миску перед Антоном так, что горячее варево плеснуло на стол. Следователь покосился на повара поверх очков, покачал головой и принялся за еду. От него не укрылось, что Сапар налил ему шурпу похуже — со дна, совсем без жира и без мяса.
«Считает, что я во всем виноват, — про себя усмехнулся Антон. — Переживает за друзей. Глядишь, тоже признается, скажет, что он убил».
— Сапар, ты в казане ноги не мыл? — явно ерничая, спросил Огурчинский.
— Ишак ты! — возмутился Сапар и даже взмахнул черпаком. — Как дам!
— Дух весьма чижолый, — пояснил Юрий и нагло подмигнул следователю.
«Бравада твоя, милок, понятна, — подумал Антон. — Ты ведь в своих глазах — герой. Сам черт тебе не брат. Но если преступление совершил Шамара, на кой тебе было клепать на себя? Понятно, что из-за Айны, в которую ты, видать, здорово втюрился. Ну да, разумеется: ты ведь уверен, что Шамара появился лишь утром, ты ведать не ведаешь, какие против него улики. А если вот возьму и сообщу обо всем? Не пойдешь ли на попятную?».
Было слишком жарко, чтоб Антон мог съесть полную миску шурпы. Он не одолел и половины, взял огурец, разломил и, макнув в соль, надкусил. Тишину нарушили лишь прихлебывания да звяканье ложек.
«Но почему не Огурчинский? — продолжал размышлять Антон. — Предположим, он сказал правду. Тогда нелогично поведение Айны — вряд ли она взяла бы на себя вину безразличного ей Огурчинского. Стоп! А если она так и не разобралась, кто дрался на кыре? Если решила, что это был ее муж? Да, но он-то ей наверняка сказал, что ни при чем. Если они, конечно, перестукивались. А если нет? К тому же она могла не поверить Шамаре. Если глубоко уверена, что именно он дрался на кыре. Но откуда такая уверенность?»
Антон непроизвольно повернул голову к Айне, и она заметила его взгляд, хотя он тотчас отвернулся. Глаза девушки были безжизненными. Она никак не среагировала на внимание к ней следователя, продолжала механически жевать, вернее, притворялась, что жует — просто шевелила губами. Миска ее была по-прежнему полна.
«И она, как и Юрий, считает, что ее признание — это конец, последний жизненный рубеж... — Жудягин невесело усмехнулся. — Призналась, и значит — сразу в суд, в тюрьму... А дорогой Володечка ее ждет и носит передачи. Разумеется, она-то и была причиной гибели Михальникова, из-за нее весь сыр-бор... Кстати, ничего невероятного нет и в версии, что убийца — Айна. Михальников мог драться с кем угодно, а уже потом она его столкнула. Если, конечно, они не сбросили его вдвоем с муженьком. Он помчался следы заметать, а она... Она, значит, зарывать труп в песок. Фу, глупости! Нет, версия «вдвоем» не лезет ни в какие ворота. Слишком несогласованно действовали, они бы договорились».
Жудягин, задумавшись, не заметил, как Сапар принес располосованную дыню, приготовленную по-туркменски: мякоть была подрезана вдоль всей корки и рассечена на квадратики. Удобно: бери вилкой или пальцами сладкий кусочек — и целиком в рот.
— Ай, вкусная гуляби, да, Сапар? — с полным ртом пробурчал Огурчинский.
Однако Сапаркулиев и бровью не повел: прижав темные кулаки к щекам, он скорбно смотрел на Владимира Шамару огромными глазищами, опушенными мохнатыми ресницами. Антон замечал, как неприятен тому столь откровенный взгляд: даже желваки проступили у Шамары от злого напряжения.