— Я убила его... — тихо пробормотала девушка, опуская глаза. — Начальника станции...
— Э, нет, так не пойдет! — Жудягин постучал ручкой по столу. — Начните с того, как и почему вы оказались на кыре.
Она стала рассказывать — медленно, что очень устраивало записывавшего за ней следователя, и словно боясь что-то забыть, или, скорее — сказать лишнее. Иногда Антон прерывал ее, уточнял какие-то мелочи, переспрашивал.
— Я плакала... на краю обрыва... — безжизненно роняла слова радистка, — хотела умереть... А он подошел... Обнимал меня... Я вырывалась... Толкнула... Он упал с обрыва...
Огурчинский насмешливо хихикнул и потянулся. Табурет под ним угрожающе заскрипел.
Антон покосился на актинометриста, постучал по столу, и, записав слова девушки, кивнул ей: продолжайте.
Когда Айна перешла к рассказу о том, как ее в песках нашел проводник с собакой, Жудягин остановил девушку:
— Пока достаточно. Теперь вы, Огурчинский.
Юрий снял очки, вытащил из задрипанных джинсов кончик футболки, аккуратно протер стекла. Медленно водрузил очки на нос. Он не нервничал, не дергался — напротив, движения его были несколько замедленными. Будто время тянул.
— Я вам два часа назад, кажется, все изложил на бумаге, — произнес он нехотя. — Давайте прочитаю — и дело с концом.
— Так не годится. И вообще — не учите меня, Огурчинский. Рассказывайте, только попроще, без художеств.
Юрий тряхнул волосами. Нахмурился.
— Могу и попроще, — буркнул он и заколебался.
— Прямо с того, как вы оказались на кыре, — помог Антон.
— Когда оказался на кыре, — повторил Юрий без интонаций. — Тогда... Тогда я услышал, что Старый... то есть Михальников, зовет в темноте ее, — он подбородком указал на Айну, но взгляд отвел. — Потом он подошел... Я на него бросился, и мы стали драться... Он хотел убежать, а я его трахнул, и он упал.
— На голове у Михальникова были следы крови после удара о стенку?
— Не помню. Кажется, нет... Или были... Не помню... Кровь была потом, когда я ударил...
— Погодите, я запишу. — Жудягин уткнулся в протокол. Заполняя листок, он скосил глаза на Айну: девушка, казалось, не проявляла ни малейшего интереса к словам Огурчинского.
— Хотя бы приблизительно время вашей драки можете определить?
— Нет... — Юрий решительно мотнул головой. — Где-то около девяти... А может, позже. Нет, не могу. Я ведь не знаю, сколько я проспал. Не могу.
— А вы, Дурдыева? — Антон всем корпусом повернулся к радистке. — Когда вы услышали шум драки на площадке?
Полное тело девушки сжалось: вопрос вызвал у Айны такую же реакцию, какая бывает у улитки, когда прикоснешься пальцем.
— Драка была... — теперь она уже не казалась погруженной в спячку, начала заметно волноваться. — Когда я пряталась от начальника... Уже стемнело...
— Минутку, — Жудягин быстро записал ее слова. — Вы же показали, Дурдыева, что не смогли вырваться из рук Михальникова и что он... — Антон помялся и все же закончил: — изнасиловал вас...
— Нет! Что вы говорите?! — тонко крикнула Айна, в ужасе таращась на следователя. — Я не говорила!..
Огурчинский шепотом выругался и отвернулся.
— Как это — не говорила? — для виду возмутился Антон и, быстро полистав бумаги, достал из папки протокол признания Айны. — Вот написано: «...Он меня позорил... Не хотела жить нечестной...». И ваша подпись — вот, смотрите!
— Позорил — это не значит, что... — резко возразила Айна, не поворачиваясь к следователю. — Для туркменки позор, если чужой мужчина ее целовал, если руками хватал — все позор...
— Ладно, ладно, — торопливо перебил Жудягин, боясь, что Айна расплачется и угробит всю очную ставку. — Не об этом в конце концов речь. Вырвались вы от начальника или нет? Прятались от него или не прятались после этого? Вот что меня сейчас интересует.
— Пряталась, — тихо сказала Айна после продолжительной паузы. — Потом я вышла на площадку... Через полчаса... И он снова на меня напал... И я толкнула, а он упал...
— Ага, так и запишем: слышала шум драки... Пряталась... вышла... толкнула...
— Вранье! — громко сказал Юрий и встал. — Не нападал он на нее второй раз. Вранье!
В черных глазах Айны мелькнул ужас. Сцепленные на коленях пальцы задрожали.
— Огурчинский! Я предупреждал — не вмешивайтесь!
— Я не вмешиваюсь, я продолжаю. — Юрий старался ухмыляться как можно нахальнее. — Это на меня он напал, слышишь, Айна? На меня, когда я стоял у обрыва. И я его столкнул — я, а вовсе не ты!
Последние слова Юрий выкрикнул, голос его сорвался. Он сел, не спуская взгляда с девушки.
И Антон глядел на нее: щеки радистки дергались, казалось, ей не хватало воздуха.
— Спокойнее, Огурчинский. И вы успокойтесь, Дурдыева. Так кто же бросил Михальникова на камни? Кто из вас толкнул его с обрыва, вы или Юрий? Кто из вас?!
Жудягин нажимал, понимая, что именно сейчас из-под нагромождения лжи и недомолвок может выглянуть истина.
— Говорите, Айна!
— Я толкнула... Я не знаю... Я не знала, что Юра...
— Чего вы не знали? Не знали, что это Огурчинский, а не ваш муж дрался с Михальниковым, да? Что не Шамара, а Юрий сбросил его на камни, да? Говорите!
Девушка закрыла глаза, прикусила губу. Она пыталась и никак не могла взять себя в руки. Очевидно было, что слова Жудягина потрясли ее.
«Боится отступить от своей легенды и тем самым подвести муженька... Не может сориентироватся. Нельзя давать ей время переварить услышанное, оценить ситуацию», — пронеслось в голове у Жудягина. Он повернулся к Айне.
— Звук мотоцикла вы слышали, когда прятались в гроте?
— Мотоцикла?.. — Айна откровенно боялась сказать что-либо определенное.
— Вот именно — мотоцикла, — повторил он жестко. — На котором ваш муж Владимир Шамара приехал ночью с железнодорожной станции. Не утром, а ночью, Айна!
Антон заметил, как встрепенулся Огурчинский.
— Мне думается, — непримиримо продолжал Антон, — что вы, Дурдыева, могли слышать, а может, и видеть все: и как Шамара метался по кыру, и как он заметал рубашкой следы.
— Рубашкой?! — повторил Огурчинский и засмеялся.
Голова Айны клонилась все ниже к коленям, но следователь был безжалостен.
— Ваш муж признался, что он побывал ночью на кыре. — Антон заставил себя понизить голос, а то он уже почти кричал. — И вы прекрасно знаете, Дурдыева, что Шамара возвращался на метеостанцию сначала ночью, а потом, уже во второй раз — утром!
— Интересное кино, — сипло бормотнул Юрий и шлепнул ладошками по коленкам. Он был не на шутку растерян.
— Володя не виноват... — прошептала Айна, не поднимая головы.
Слезинки падали ей на колени, растекаясь темными пятнами на шелке.
— Признайтесь, вы не подумали, что драться мог Огурчинский? Вы считали, что с начальником схватился Шамара. Так? Отвечайте?
Она кивнула, продолжая беззвучно плакать.
— Однако звук мотоцикла вы услышали уже после драки, так или не так?
Снова кивок, на этот раз сопровождаемый всхлипыванием.
— Значит, ваш муж не мог драться с Михальниковым, верно?
— Н-нет... — выдохнула радистка.
— Выходит, ваш муж появился на кыре значительно позже? Насколько позже? На час, на два?
— Н-не знаю... — Девушка потихоньку обретала дар речи, но глаза так и не поднимала. — Наверное... через два... или три...
— Где вы находились тогда?
— Там... В этом...
— Глиняном гроте?
— Да.
— Михальников был еще жив?
Теперь она смотрела следователю в глаза — смотрела с подозрением и страхом. Чувствовала, что вот-вот запутается.
— Жив был еще начальник или нет?
Гримаса прошла по лицу Айны.
— Он его уже сбросил! — Она круто повернулась и пальцем указала на Юрия. — Он его уже убил! Сам сказал! Я утром увидела начальника уже мертвого! Мертвого! Мертвого!..
Слезы быстрее побежали по щекам Айны, и она снова уткнулась носом в трясущиеся колени. Юрий Огурчинский был мертвенно бледен, даже желтизна каракумского загара не могла этого скрыть. Он напряженно слушал. Когда девушка ткнула в его сторону пальцем, он вздрогнул и поежился.