Остаток дня был испорчен моим разговором с сестрой. Я сидел на улице вместе со всеми, но не разговаривал, не смеялся над чьими-то шутками и избегал встречаться с Винни взглядом. Она чувствовала, что со мной что-то не так, и несколько раз спрашивала, всё ли в порядке, но я отмахивался от неё. В основном я просто смотрел на лужайку, где играли дети, полный решимости никому и никогда не позволить обидеть моих девочек, особенно моему отцу. Он нанёс достаточно вреда. И мне было безразлично, сожалеет ли он сейчас. Было слишком поздно – он не заслуживал их.
Он умирает, придурок. Ты настолько лишён сострадания?
Но всё, что нужно было сделать, это подумать о моей матери в одиночестве в её больничной палате, её тело, слабое от двух лет химиотерапии и облучения, которые не вылечили её, о её дрожащем голосе, который спрашивал, есть ли новости от него, чтобы укрепить мою решительность. В конце концов он так и не пришёл к ней. Я не обязан был быть рядом с ним. Если это сделало меня бессердечным ублюдком, пусть будет так.
В какой-то момент я зашёл в дом, чтобы воспользоваться ванной, и когда я возвращался через кухню, вошла Винни.
— Эй, – сказала она, глядя на меня с беспокойством. — Ты уверен, что всё в порядке?
— Я уже сказал, что да, – огрызнулся я.
— Я знаю, но не похоже, что тебе весело.
— Ну, ты меня не знаешь.
Её выражение лица изменилось от обеспокоенного на обиженное.
— Декс, я просто...
— Слушай, только потому, что мы трахались, не значит, что я должен рассказывать тебе всё. Оставь меня в покое. – Ненавидя себя, я протиснулся мимо и вышел на улицу.
Когда она вышла через несколько минут, цвет её лица побледнел, а нос был немного розовым, словно она плакала. Она не села рядом со мной, как раньше, вместо этого она села рядом с моей сестрой и спросила, можно ли ей подержать ребёнка.
Разъярённый и чувствуя, что виноват только я сам, я ещё ниже сгорбился на стуле, словно ребёнок, взявший тайм-аут, и игнорировал всех вокруг.
Я был в таком гнусном настроении, что даже не задержался допоздна, несмотря на то, что Наоми так и не прислала ни одного навязчивого сообщения. Около четырёх я забрал девочек, которые жаловались на уход, и ворчали всю дорогу домой, от чего я становился только раздражительнее. Я накричал на них, чтобы они перестали ныть, отчего Луна разрыдалась, а Хэлли бросила на меня злой взгляд в зеркало заднего вида.
— Ты больше не заслуживаешь десятку, папа. У тебя единица.
Рядом со мной сидела Винни, зажав ладони между коленями, совершенно молчаливая. Когда мы подъехали к моей подъездной дорожке, она едва дождалась, пока машина припаркуется, прежде чем выйти из неё.
— Пока, девочки, – сказала она, быстро махнув им рукой перед тем, как зайти в свой дом.
— Винни сердится на нас? – со слезами на глазах спросила Луна.
— Нет. Она сердится на меня.
— Почему?
— Не волнуйся об этом, – огрызнулся я, прежде чем сбавить тон. Сжав переносицу, я выдохнул. — Пожалуйста, просто идите в дом и соберите свои вещи.
* * *
Вернув девочек к Наоми, – они обняли меня на прощание, чего я не заслуживал, – и пожелав им хорошего первого дня в школе завтра, я пошёл домой и бросился ничком на диван. Мне нужно было постирать белье, помыть посуду и убрать в ванных, но мне не хотелось ничего этого делать. Я просто хотел побарахтаться в своём гневе и собственной правоте.
Потому что я был чертовски прав, не так ли? Бри ошибалась, а я был прав. Она словно стёрла все ужасные воспоминания о том, какого это было каждый раз, когда он решал появиться в нашей жизни. Достаточно было того, что мы прошли через это – зачем ей хотелось подвергать наших детей такому же дерьму? И зачем? Чтобы они узнали, что у них был дедушка, только чтобы увидеть, как он умирает? Какие истории мы должны рассказывать о нём?
И всё же... Я знаю, что не должен был так разговаривать с Винни.
Хэлли была права. Я был людоедом.
Перевернувшись на спину, я приложил ладонь ко лбу. Каждый раз, когда я думал об уязвлённом выражении её лица, когда я огрызался на неё, или о её розовом носе, когда она вышла на улицу и не захотела быть рядом со мной, у меня сжималось сердце. Но извинения давались мне нелегко – в большинстве своём я был из тех ребят, которые скорее упрутся пятками в землю и будут капаться в грязи, чем признают, что были неправы или виноваты.
И действительно... был ли я настолько не прав? Что было такого плохого в том, что я сказал? Это была правда! Мы ведь не встречались. Но это напомнило мне о чувстве вины, которое я испытывал после того, как Наоми обвиняла меня в том, что я закрылся или оттолкнул её. «Ты поступаешь так, что мне больно тебя любить», – говорила она. «Почему ты не впускаешь меня?».
Я нахмурился, старая обида вспыхнула с новой силой. Я никогда не просил её любить меня. Вот почему мне было лучше оставаться одному. Я не хотел никому ничего объяснять или извиняться. Я не хотел нести ответственность за чьи-то чувства. Мне нельзя было их доверять.
В конце концов я пролежал так долго, что уснул. Когда я проснулся, было темно, и я сел, сонный и дезориентированный. Посмотрев на телефон, я увидел, что уже больше девяти часов. Я также обнаружил, что пропустил звонок от сестры и смс от Джастина, который спрашивал, всё ли у меня в порядке.
Но мне не хотелось ни с кем разговаривать. Выдохнув, я отложил телефон в сторону и потёр лицо обеими руками. В моем желудке зияла пустота, а голова пульсировала.
Я выключил весь свет и пошёл наверх, в постель.
Глава 17
ДЕКС
Я был готов к тому, что на следующее утро Джастин устроит мне допрос на работе, но он этого не сделал. Более того, он вообще мне ничего не сказал, от чего я чувствовал себя ещё хуже.
Наоми прислала мне несколько фотографий первого школьного утра девочек, и их радостные улыбки тронули моё сердце. Я чувствовал себя ужасно за то, что накричал на них вчера. Ничего из этого не было их виной.
Я прокручивал в памяти своё дерьмо всю свою смену, прошедшую без особых происшествий. С одной стороны, это было хорошо, поскольку это означало, что не было никаких чрезвычайных ситуаций. Но это оставило мне много свободного времени и пространства для размышлений: о Винни, моём отце, моей сестре, моих детях, моём поведении – и ничто из этого не заставляло меня гордиться собой.
После ужина я наконец не выдержал и разыскал Джастина в комнате общежития, где он спал. Он сидел за столом и листал папку.
— Привет. – Я облокотился на дверную раму.
Он едва поднял глаза. — Привет.
— Ты не собираешься спросить меня о вчерашнем?
— Нет.
— Почему нет?
— Это не моё дело. – Он пожал плечами. — И Бри сказала мне не делать этого.
Я нахмурился.
— Она злится на меня?
— Нет, я бы не сказал, что она злится. Думаю, она надеется, что ты передумаешь, но она понимает, почему ты чувствуешь себя так, как чувствуешь. – Он пролистал страницу в папке. — Она знает тебя.
Я ещё минуту постоял в дверях, царапая зазубрину на раме.
— Я вчера повёл себя с Винни как мудак.
— Я подумал, что что-то пошло не так.
— Так и есть. – Когда он не спросил меня, что именно, я продолжил. — Она знала, что я был чем-то расстроен, и когда она не оставила меня в покое из-за этого, я сорвался на неё.
Он кивнул. Пролистал ещё одну страницу.
— Я был зол на отца, на сложившуюся ситуацию и, возможно, даже на сестру за то, что она была так доверчива, и я выместил это на ней. – Я поморщился. — Я наговорил ей всякой хуйни, и я сожалею об этом.
Джастин наконец поднял глаза.
— Может быть, ты должен сказать ей это, чувак.
Я выдохнул.
— Да, я знаю.
* * *
Выйдя в среду утром с части, я выполнил кое-какие поручения и провёл вторую половину дня крася спальню девочек в качестве сюрприза для них – стену за кроватью Луны в розовый, стену за кроватью Хэлли в лавандовый.