Я захожу на кухню, открываю холодильник и прикидываю, что бы я могла приготовить из того, что там имеется. Затем резко закрываю, потому как мой мозг прошивает абсолютно авантюрная мысль, я не до конца верю, что смогу это сделать, но уже направляюсь к кабинету. Хочу услышать, о чем они говорят.
Подхожу под самую дверь, превращаюсь в слух. Звуки глухие из-за массивного и широкого дверного полотна, но слова разобрать можно.
— Ты что спятил? А если он заявит в ментовку? — слышу возмущенный голос старшего Градова.
— Не заявит, придется многое объяснить, ему не выгодно, чтобы его дела вылезли наружу.
— Но что тебе это дает? Как может помочь эта девчонка?
— Она — моя гарантия, что он никуда не сбежит, а будет искать либо Плотникова, либо деньги. А в идеале и то, и другое.
— Сколько там?
— Почти миллион долларов.
— Не такая уж и сумма для тебя, подсуетись, нашел бы и наличными. У меня, в конце концов бы спросил, часть могу перекрыть, потом отдашь. Купите уже это здание, а потом разгребешь.
— Не такая, но я не прощаю кидалово. И свое верну обязательно. Башир прилетит, проведем сделку, а с этой старой лисы не слезу. Он у меня без трусов останется, но вернет все до копейки! А уж если найду Плотникова…
— Макс, давай по закону, не дури.
— По какому, на хрен, закону? — заводится Градов — мне заяву написать с чистосердечным, что он мне вез такие бабки налом?
— Пока найдешь, нароете на него что-то. Такие люди чистыми не бывают. А вообще, пора бы уже свой офшор иметь и таких людей тоже. Не думал над этим?
— Думал… Только в нашей стране и туда доберутся, кому нужно собрать информацию. А ты же знаешь чистоплюйство отца, начнутся слухи, будет миллион претензий. У него же идеальная репутация, честный бизнес, и сын известный банкир. Я и так не вписываюсь в эту идеальную картину.
— Прекрати, ты же знаешь, что он хочет, как лучше. И в любом случае подстрахует и связями, и деньгами, и всем, чем сможет. И про честный бизнес мы с тобой знаем, между прочим, у него идеальная схема ухода от налогов и декларации доходов. Умеет работать человек без косяков, учись.
— Да понимаю я все. Просто не хочу слушать нравоучения, как я докатился до такой жизни.
— А кто тебе подогнал Разумовского?
— Аслан. Он с ним работал по мелочи не один год.
— С клубом сильно не высовывайся, не афишируй такое вложение. Отец сейчас со своими выборами носится, узнает, пойдет вразнос.
— Знаю. Тут еще Джамал всплыл. Претендует на свое здание.
— Он освободился?
— Через месяц. Но его люди уже объявились.
— Бл*дь, на хрена ты в это влез, Макс?
— Все было довольно безобидно. Никто не ожидал, что за этим потянется шлейф недоразумений.
— Ладно, держи в курсе. Давай бумаги, которые нужно посмотреть, через час нужно девчонок из кинотеатра забрать.
Отскакиваю, как ошпаренная от двери и быстро, на цыпочках, удаляюсь в кухню. Услышав жесткую позицию Градова, я теперь ни капли не сомневаюсь, что легко из этой истории нам с дядей не выпутаться. Меня еще потряхивает, когда гость уходит, и я слышу звук входной двери. Макс идет наверх, а минут через десять тоже выходит и уезжает.
В полном разладе завариваю кофе, аппетит пропал, ничего не хочу. В звенящей тишине дома накатывает отчаяние. Только не плакать, приказываю себе. Надпив горький напиток, выливаю в мойку и его, плетусь наверх в свою комнату, медленно переступая по мрамору босиком. К горлу подкатывает ком… А почему, собственно, не плакать? Я одна, это больше невозможно носить в себе.
Добравшись до душевой, открываю краны, набираю ванну с пеной, опускаюсь в нее по шею, откидываюсь на мягкий силиконовый подголовник и плачу. Слезы текут рекой и не прекращаются, пока я не теряю счет времени, даже вода успевает остыть.
Из ванной комнаты я выхожу с чувством тупого облегчения и полной апатии. Спускаюсь вниз, чищу картошку, обжариваю с луком и сардельками, нарезаю овощной салат, включаю какой-то дурацкий комедийный сериал, и сажусь обедать, бездумно глядя на экран.
Не слышала, как вошел хозяин дома, замечаю его, прислоненного плечом к дверному косяку. Он внимательно изучает меня с серьезным, даже, я бы сказала, угрюмым выражением лица. На моем, скорее всего, еще видны следы недавних слез. Прекращаю жевать, впиваюсь в ответ в его глаза. Я уже спокойна, выпустила пар, могу и в гляделки поиграть.
— Осталась картошка? — невесело спрашивает он. Этого услышать я точно не ожидала.
— Да.
Он походит к плите, достает чистую тарелку, сгребает все, что осталось в сковородке, получается приличная порция. Садится напротив, пододвигает поближе салатницу и начинает уплетать все за обе щеки.